Четыре пера
Шрифт:
— Откуда ты узнал?
— Ты сам рассказал. За последние три дня ты много рассказывал, — и Фивершем с тревогой посмотрел на него. — Очень много, — продолжал Тренч, — ты пришел ко мне, потому что пять лет назад я отправил тебе белое перо.
— А я тебе только это рассказал? — с беспокойством спросил Фивершем.
— Нет, — ответил он, оттягивая ответ.
Он сел, а Фивершем лежал на боку и смотрел на Нил, обхватив голову руками, так что они не видели друг друга.
— Нет, не только это. Ты говорил о девушке, той самой девушке, о которой рассказывал, когда Уиллоби, Дюрранс и я обедали с тобой
Некоторое время они молчали, а потом Фивершем медленно ответил:
— Со своей стороны, я не жалею. Я имею в виду, не жалею, что она присутствовала, когда прислали перья. Наверное, я даже рад. Она дала мне четвертое перо, это правда, но этому я тоже рад. Без ее присутствия, без этого четвертого пера, выдернутого из ее веера, я, возможно, тут же сдался бы. Кто знает? Сомневаюсь, что смог бы продержаться три долгих года в Суакине. Я видел тебя, Дюрренса и Уиллоби и многих людей, которые когда-то были моими друзьями, и вы все занимались привычным делом. Ты и представить не можешь, насколько привычная полковая рутина, которую все клянут при первом удобном случае, иногда кажется такой желанной. Я мог бы с легкостью сбежать. Сесть на лодку и отплыть обратно в Суэц. И тогда шанс, которого я ждал три года, так и не настал бы.
— Ты видел нас? — спросил Тренч. — И не подал знака?
— А как бы вы его восприняли? — Тренч промолчал. — Нет, я видел вас, но принимал меры, чтобы вы не видели меня. Сомневаюсь, что вынес бы все это без воспоминаний о той ночи в Рамелтоне, о четвертом пера, которое постоянно освежало их в моей памяти. Я никогда бы не прошел от Обака до Бербера, и уж точно не присоединился бы к тебе в Умдурмане.
Тренч быстро повернулся к своему спутнику.
— Она будет рада это услышать, — сказал он. — Не сомневаюсь, что она сожалеет о четвертом пере, не меньше чем я сожалею о первых трех.
— Нет причин для нее или тебя сожалеть. Я не виню тебя или ее, — и на этом Фивершем замолчал и посмотрел на реку.
Воздух пронзали крики, берег заполнился арабами и неграми, одетыми в длинные одежды голубого, желтого и грязно-коричневого цвета; кипела работа по разгрузке доу. Вдоль реки и ее рукавов на фоне безоблачного неба стояли пальмы Хартума, и солнце за ними катилось вниз, к западу. Через несколько часов опять повторятся ужасы «Дома камня». Но они оба вспомнили о вязах у реки Леннон и зале, где в прохладную ночь была распахнута дверь и мягким эхом звучала музыка вальса, и стояли девушка с мужчиной, а между ними упали на пол три белых пера. Один вспомнил, другой представил картину, и для обоих она была одинаково яркой. Наконец, Фивершем улыбнулся.
— Возможно, она уже видела Уиллоби; возможно, она уже взяла его перо.
Тренч протянул руку к своему спутнику.
— Я заберу свое сейчас.
Фивершем покачал головой.
— Нет, пока еще нет.
И лицо Тренча внезапно засветилось. Отчаянная надежда, изо всех сил пробивавшаяся в груди за три дня и три ночи его вахты, надежда, которую он стремился подавить, опасаясь, что она окажется ложной, наконец ожила.
— Еще нет, значит, у тебя есть план побега.
И тревога вернулась на лицо Фивершема.
— Я не говорил этого, — взмолился он, — пожалуйста, скажи, что я ничего не говорил об этом в бреду. Я рассказал о четырех перьях и об Этни, но о плане побега ничего не сказал.
— Ни слова. Так что я сомневался и боялся поверить.
И тревога Фивершема улеглась. Положив дрожащую ладонь на руку Тренча, он заговорил неровным голосом:
— Понимаешь, если я говорил об этом в «Доме камня», то мог сказать что-то и в Донголе. Там я тоже бредил. Но ты сказал, что этого не было... по крайней мере здесь. Значит, можно надеяться, что и там тоже. Я боялся этого... как же я боялся! В Донголе одна женщина говорила по-английски, очень плохо, но все же достаточно. Она была в «Каунисе» в Хартуме, когда там правил Гордон. Её послали допросить меня. В Донголе я многое пережил.
Тренч перебил его:
— Я знаю. Ты рассказывал о таком, что меня бросало в дрожь, — и, схватив Фивершема за руку, задрал рукав. Шрамы на запястьях Гарри подтвердили его слова.
— Да, я чувствовал, что бредил, — продолжал он. — Я решил, что не должен давать никаких намеков на планы побега. Я изо всех сил старался думать о чем-нибудь другом, когда терял сознание.
И он слегка усмехнулся.
— Вот почему ты слышал, как я рассказывал про Этни, — объяснил он.
Тренч сидел, обхватив колени, и смотрел прямо перед собой. Он не обратил внимания на последние слова Фивершема. Теперь он осмелился надеяться.
— Так это правда, — вопросительно произнес он тихо. — Настанет утро, когда нам не придется выползать из «Дома камня». Настанут ночи, когда мы будем спать в кроватях, в настоящих кроватях. Настанет... — Он остановился с какой-то застенчивостью, как человек на грани признания. — Произойдет кое-что значительное, — запинаясь произнес он, а потом встал.
— Мы просидели здесь слишком долго. Пойдем.
Они переместились на сотню ярдов ближе к реке и снова сели.
— У тебя есть не только надежда. У тебя есть план побега? — нетерпеливо спросил Тренч.
— Больше, чем план, — ответил Фивершем. — Подготовка завершена. В пустыне в десяти милях к западу от Умдурмана ждут верблюды.
— Уже? — воскликнул Тренч. — Уже?
— Да, приятель. Рядом с верблюдами зарыты винтовки и боеприпасы, наготове провизия и вода. Мы направимся в Метемнех, где ждут новые верблюды, из Метемнеха в Бербер. Там мы пересечем Нил, верблюды ждут нас в пяти милях от Бербера. Из Бербера мы отправимся через перевал Кокреб до Суакина.
— Когда? — воскликнул Тренч. — Господи, когда же, когда?
— Когда у меня хватит сил проехать на лошади десять миль, а на верблюде неделю, — ответил Фивершем. — Как скоро это произойдет? Скоро, Тренч, обещаю скоро, — и он поднялся с земли.
— Когда встанешь, — продолжал он, — оглянись. Увидишь человека в синей льняной одежде, околачивающегося между нами и тюремщиками. Когда мы проходили мимо него, он подал мне знак. Я не ответил. Я дам ему знак в тот день, когда мы решим бежать.
— Он будет ждать?
— Месяц. В течение этого месяца мы должны ночью сбежать из «Дома камня». Мы должны предупредить его, чтобы привел подмогу. Однажды ночью в этой стене появится пролом, камни не закреплены.