Четыре пера
Шрифт:
Тяжелая жизнь в «Доме камня» оставила следы на его запавших глазах, и он выглядел старше своих лет. Но это были не единственные изменения, которые заметила Этни. Это, в сущности, не так уж и важно. Ее сердце, хотя она стояла так спокойно и тихо, сжалось от понимания, какие муки он перенес; но она также видела, что он не сердится на нее за четвертое перо, вырванное из веера. Но даже в этот момент ее глаза оставались ясными. Она увидела гораздо больше. Она поняла, что мужчина, спокойно стоящий сейчас перед ней, стал теперь не тем, которого она в последний раз видела в холле Рамелтона. В те дни в его манере была робость, своего рода неуверенность, постоянное ожидание
Теперь он был выдержанным, но не высокомерным, в этом он не изменился. Он прошел через долгие и трудные испытания. И он знал, что выдержал испытания. Она увидела всё это, и ее лицо смягчилось, когда она произнесла:
— Эти годы причинили не только страдания. Они не пропали даром.
Но Фивершем подумал о ее одиноких годах в деревне Гленалла, и подумал как человек, не осознающий, что она больше нигде не захотела бы жить. Он посмотрел ей в лицо и увидел следы прошедших лет. Она не так сильно постарела. Большие серые глаза сияли так же ясно, на щеках по-прежнему горел румянец. Но в ней проявился характер. Она страдала; она познала добро и зло.
— Мне жаль, — сказал он, — шесть лет назад я совершил по отношению к вам большую ошибку, а не следовало бы.
Она протянула ему руку.
— Отдайте его мне, пожалуйста.
И на мгновение он не понял.
— То четвертое перо.
Он вытащил бумажник из пальто и вытряхнул два пера себе на ладонь. Более крупное страусиное он протянул ей. Но Этни сказала:
— Оба.
У него больше не было причин хранить перо Каслтона. Он протянул ей оба пера, как она попросила, и она схватила их и с улыбкой прижала к груди.
— У меня теперь четыре пера, — сказала она.
— Да, — ответил Фивершем, — все четыре. Что вы собираетесь с ними делать?
Улыбка Этни переросла в смех.
— Делать с ними! — воскликнула она. — Я ничего не собираюсь с ними делать. Я сохраню их. Для меня большая гордость — хранить их.
Она хранила их, как когда-то сохранила портрет Гарри Фивершема. По утверждению Дюрранса, женщины любят хранить память о каких-либо событиях и живут этим, оглядываясь назад. Фивершем, во всяком случае, бросил бы перья и втоптал их в дорожную пыль; они сделали свое дело. Они больше не служат укором, больше не нужны для воодушевления, они стали никчемными. Однако Этни крепко держала их в руке; ей они были дороги.
— Полковник Тренч был здесь две недели назад, — сообщила она. — Он сказал, что вы вернете мне перо.
— Но он не знал про четвертое перо, — сказал Фивершем. — Я не говорил ни одному человеку, что оно у меня.
— Нет. Вы рассказали полковнику Тренчу в свою первую ночь в «Доме камня» в Умдурмане. Он рассказал мне. У меня больше нет к нему ненависти, — добавила она, но без улыбки и совершенно серьезно, как будто это важное заявление требовало осторожного признания.
— Я рад, — сказал Фивершем. — Он мой лучший друг.
Этни немного помолчала. Потом она спросила:
— Интересно, вы не забыли, как мы ехали из Рамелтона домой, когда я пришла за вами с причала? Мы были одни в двуколке и говорили...
— О друзьях, которых считаешь друзьями с первого мгновения, и с кем как будто знаком, хотя никогда раньше не видел, — перебил Фивершем. — В самом деле, я помню.
— И кого никогда не теряешь, даже если его нет рядом или он умер, — продолжила Этни. — Я сказала, что всегда можно быть уверенным в таких друзьях, а вы ответили...
— Я ответил, что люди иногда ошибаются, — опять перебил Фивершем.
— Да, и я согласилась. Я сказала, человеку может казаться, что ошибается, и он может думать так долгое время, но в конце концов поймет, что не ошибался. Я часто думала об этих словах. Я отчетливо вспомнила их, когда капитан Уиллоби принес первое перо, и с большим раскаянием. Я опять отчетливо вспомнила о них сегодня, хотя в моих мыслях не было места раскаянию. Я была права, понимаете, и должна была твердо придерживаться своей веры. Но не сделала этого. — Ее голос немного задрожал, и, умоляя, она продолжила. — Я была молода и очень мало знала. Даже не представляла, насколько. Я судила с поспешностью, но сегодня я понимаю.
Она открыла ладонь и некоторое время смотрела на белые перья. Затем она повернулась и вошла в церковь. Фивершем последовал за ней.
Глава тридцать вторая
Этни села на уголок скамьи рядом с проходом, и Фивершем занял место рядом с ней. В крошечной церкви было очень тихо и спокойно. Дневное солнце сияло сквозь верхние окна и создавало золотую дымку около крыши. Природные летние шорохи плавно проникали через открытую дверь.
— Я рада, что вы вспомнили нашу поездку и наш разговор, — продолжила она. — Для меня очень важно, чтобы вы помнили. Потому что хотя вы вернулись ко мне, я хочу отослать вас обратно. Вы будете одним из отсутствующих друзей, которых я не потеряю, даже если их нет рядом.
Она говорила медленно, глядя прямо перед собой, не прерываясь. Это был трудный разговор для нее, но она обдумывала его днем и ночью в течение последних двух недель, и слова слетали с ее губ. При первом взгляде на Гарри Фивершема, вернувшегося к ней после стольких лет ожидания, стольких страданий, ей казалось, что она никогда не сможет высказать их, однако это было необходимо. Но когда они оказались друг против друга, она заставила себя вспомнить об этой необходимости, пока не приняла ее. Затем она вернулась в церковь, села и собралась с духом.
Этни подумала, что для них обоих будет легче, если она не выдаст, чего стоит ей столь скорое расставание. Он поймет, и Этни хотела, чтобы он понял — ни одно мгновение из этих беспокойных шести лет не было потрачено напрасно. Но это было понятно без всяких эмоций. Поэтому она вела разговор, глядя в пространство, и говорила ровным тоном.
— Я знаю, что вы будете очень возражать, как и я. Но ничего не поделаешь, — начала она. — Во всяком случае, вы снова дома. Мне очень приятно это осознавать. Но есть и другие, гораздо более веские причины, которые могут утешить нас обоих. Полковник Тренч рассказал мне предостаточно про ваш плен, я как будто видела всё собственными глазами. Мы оба понимаем, что это второе расставание, как бы то ни было, по-прежнему всего лишь мелочь по сравнению с другим, первым расставанием шесть лет назад. После этого мне стало очень одиноко, а теперь я не чувствую себя одинокой. Между нами был огромный барьер, разделивший нас навсегда. Нам не следовало встречаться, ни тогда, ни потом. Я совершенно уверена в этом. Но за последние годы вы сломали барьер всей своей болью и храбростью. Я уверена в этом не меньше. Я абсолютно в этом уверена, как, полагаю, и вы. Так что, хотя нам не следует больше видеться, будущее вполне определенно. И мы можем его дождаться. Вы можете. Все эти годы с тех пор, как мы расстались, вы так сильно этого ждали. И я тоже смогу, потому что ваша победа наделила меня силой.