Чингисхан. Книга первая. Повелитель Страха.
Шрифт:
Расстилаю постель, но лечь не успеваю — на меня накатывает. Глаза застилает тьма, пол уходит из-под ног. Я падаю в бездну, мимо проносятся пятна света, один раз я успеваю выхватить глазами из мешанины этих пятен отчетливый образ огромного, покрытого бурой шерстью великана с горящими желтыми глазами и ору от страха. Этот не страх падения, не испуг от увиденного — меня куда больше страшит сам факт того, что со мной что-то не так. Память подсказывает нужное слово: «галлюцинации».
«Я — псих?! Или все же виновата жара?» — разразиться очередной порцией вопросов, адресованных самому себе, я не успеваю. Падение заканчивается. Я оказываюсь в другой реальности и вижу освещенную рассветным солнцем степную котловину между двух высоких безлесных холмов. На их вершинах маячат конные дозоры. Несколько тысяч всадников сгрудились плотной массой, готовые по первому приказу броситься в бой.
Они совершенно не похожи на грозных воинов. Одетые по большей части в стеганые халаты и овчинные тулупы, эти люди, скорее своим обличием напоминают пастухов-табунщиков, да, собственно, ими и являются. У них нет доспехов, не видно щитов и шлемов, лишь у некоторых имеются короткие охотничьи копья. Единственное, что есть у каждого — луки. Необычайно тугие, клееные из костяных пластин луки и колчаны, полные длинных белоперых стрел.
Я ничего не понимаю. Кто эти люди? Что происходит со мной?
И тут память начинает выталкивать из себя слова и образы, имена и названия. Наверное, так чувствуют себя слепые, вдруг обретшие зрение.
Я узнаю этот мир!
Я — помню его! Это не моя память, не мои знания, но разве это сейчас важно?
На небольшой пригорок выезжают три всадника. Молодой парень держит в руках высокий шест, на котором ветер треплет девять белых конских хвостов. Я знаю, что это называется «туг». Туг — родовое знамя кочевников. Девять хвостов олицетворяют собой девять поколений славных предков.
Рядом со знаменосцем на необычной, серой в яблоках, лошади сидит старик-шаман. Длинные волосы его развеваются, множество костяных, каменных, глиняных, медных амулетов и оберегов украшают сшитую из шкур разных животных одежду. Шамана зовут Мунлик. У него нет оружия, только кривой посох и бубен. Время от времени старик бьет посохом в туго натянутую кожу и тогда над котловиной прокатывается глухой, похожий на удар грома, тревожный звук — думмм!
Третий всадник облачен в пропыленный войлочный плащ. На голове у него меховая шапка-малгай. Внешне он не похож на людей, собравшихся в котловине. Костистое лицо, высокие скулы, рыжая борода — и пронзительные, хищные глаза разного цвета. Левый — небесно-бирюзовый, правый — травяно-зеленый.
Шаман в очередной раз бьет в бубен — думмм!
Рыжебородый поднимает руку в кожаной рукавице и в котловине воцаряется тишина. Люди и кони замирают, тысячи глаз устремляются на всадника и он начинает говорить. Голос его, звучный, басовитый, широко раскатывается над войском, слышный всем и каждому.
— Монголы! В светлый час, благословенный Вечным синим небом, собрались мы здесь! Долгие годы жили мы во тьме и уделом нашим были страх и смерть. Степь стала обиталищем наших врагов и не было нам ни сна, ни покоя. Подлые татары угоняли наших лошадей и овец, воровали наших женщин, убивали наших стариков. Наши дети уже давно не ели досыта, а мы, мужчины, забыли вкус мяса. Охотничьи угодья, полные дичи, ныне принадлежат татарам. Они захватили караванные тропы и иноземные торговцы больше не приходят к нашим юртам со своими товарами. Уделом монголов стали голод и нищета. Верные псы Цзинь, татары, обманом заманили за каменную стену нашего великого хана Амбагая и там он обрел мученическую смерть, прибитый гвоздями к деревянному ослу. И сегодня я, его внук Есугей Борджигин, прозванный багатуром, говорю вам: довольно!
Шаман опять ударил в бубен — даммм!
Рыжебородый перевел дух и приподнялся на стременах. Когда он вновь заговорил, жилы вздулись на его шее, а глаза загорелись, словно у охотящегося волка.
— Монголы! Там, за холмами, войско татар готовится к походу на наши курени. Цзиньский Алтан-хан заплатил им золотом, шелком и фарфором за наши головы и головы наших детей. Но еще они крепко держатся на плечах! Мы не дадим врагу сделать монголов сытью стервятников! Пойдем же и убьем их всех, а после вырежем их кочевья до последнего человека, чтобы на нашей земле и памяти не осталось об их подлом племени! Тенгри с нами! Под священным девятихвостым тугом Борджигинов — вперед! Ху-урра!
— Ху-урра! Ху-урра!! — слитно подхватили боевой клич монголов тысячи глоток. Бесстрастные еще миг назад лица воинов исказились от ярости и ненависти. Есугей-багатур сбросил наземь войлочный плащ и высокого воздел сверкающий широкий меч. Он первым погнал своего скакуна к выходу из котловины, а следом полился сплошной поток конных. Поднятая множеством копыт пыль повисла в воздухе.
Монголы вынеслись в широкую долину реки Керулен и раскатились по ней от края до края. Степь задрожала от конского топота. Казалось, нет на земле силы, способной противостоять им. Но ветер донес из туманной дали хриплое пение множества труб и вал монгольской конницы начал останавливаться.
Отряды татар стояли в долине и ждали врага. Их было много, куда больше, чем воинов Есугея. Под лучами солнца блистали стальные шлемы и наборные панцири, яркие звездочки горели на остро отточенных наконечниках копий. Это была настоящая армия, хорошо вооруженная и готовая к сражению. Посланные императором Цзинь советники потрудились на славу. Они вооружили татар и обучили их боевому искусству империи. Императору нужен был в степи надежный союзник, сильный и безжалостный меч, карающий всякого, кто осмелился противиться его воле. Татары стали таким мечом и сейчас он готовился отсечь непокорную монгольскую голову.
Завидев противника, татарские князья-нойоны принялись отдавать приказы. Латная конница пришла в движение. Сбивая строй, татары перешли с шага на рысь и начали набирать разгон, намереваясь одним ударом покончить с горсткой храбрецов, дерзнувших бросить вызов их могуществу.
Пять тысяч плохо вооруженных монголов не имели никаких шансов выстоять против десяти тысяч закованных в китайскую сталь татар. Поражение Есугея казалось лишь делом времени. Но потомок великого Хабула думал иначе. По его повелению высоко взлетел в небо девятихвостый туг. Шаман заколотил в бубен, отбивая ритм, и монголы с визгом рванулись вперед, нахлестывая коней.
Два войска сближались. Полоса зеленой травы между ними становилась все уже и уже. Татары опустили копья. Они готовились опрокинуть монголов, смять их, погасив наступательный порыв Есугеевой орды, чтобы потом спокойно, деловито гнать и убивать оставшихся.
Но Есугей-багатур не зря считался в степи первым среди «людей длинной воли». Его острый ум и ярость породили то, чего во все времена не доставало варварам — новую стратегию боя.
Не имея большого количества железа и мастеров, способных обрабатывать его и ковать много хорошего оружия, монголы испокон веков использовали для охоты и войны лук. Столетиями оттачивали они технологию его изготовления и навыки стрельбы. Достаточно сказать, что мужчиной в степи мог считаться лишь тот, кто выпускал на дистанции в сотню шагов три стрелы до того, как первая попала в цель.