Чингисхан. Пенталогия

Иггульден Конн

– Что бы я тебе ни сказал, это не изменит твоего решения, Чингис, – фыркнул Хачиун. – Ты хан. Быть может, его пример послужит назиданием для остальных, я не знаю. Решать тебе. У меня другие новости.

Чингис смотрел на брата, разглядывая его лицо, некогда гладкое, а ныне покрытое морщинками вокруг рта и глаз. Улыбка выдавала его возраст еще заметнее, хотя с тех пор, как монголы пришли в земли мусульман, Хачиун улыбался все реже и реже. Чингис не пользовался зеркалами наподобие тех, что изготовляли в Китае, но предполагал, что и его собственное лицо выглядит ничуть не лучше.

– Говори, брат, – сказал

он.

– Ты слышал об армии на юге? Мои люди некоторое время наблюдали за ней.

– И Субудай, и Чагатай, оба посылали разведчиков, чтобы следить за ними. Об этом сборище крестьян мы знаем даже больше, чем они сами, – пожал плечами Чингис.

– Чингис, они не крестьяне. В любом случае, у этих крестьян есть оружие и доспехи. По последним данным, их около шестидесяти тысяч, если, конечно, мои разведчики научились считать до таких величин.

– Я должен бояться каких-то шестидесяти тысяч? Хотя их становится больше. Мы следим за ними уже больше года.

Они только кричат, молятся и трясут саблями. Или они наконец выступили против нас?

Несмотря на беспечный тон, Чингис чувствовал, как ледяная рука схватила его за кишки. О сборах армии на юге и ее благоверном лидере Чингис впервые услышал почти через год после возвращения из похода на крепость ассасинов. Его полководцы готовились к войне, но время летело, а военные действия все не начинались. Войско мусульман оставалось на юге, и Чингису порой казалось, что лишь угроза вторжения удерживала его в этой стране, где каждый день ему досаждали жара и мухи.

– Мои люди взяли троих, – ответил Хачиун, прервав мысли Чингиса. – Когда они поняли, кто мы, совершенно обезумели, аж пена пошла изо рта.

– Ты заставил их говорить? – спросил Чингис.

– Нет, и это меня удивило. Кричали нам проклятия, угрожали и сдохли, как собаки. Только последний сказал мне кое-что важное. Он назвал имя человека, который возглавил их.

– Мне надо знать его имя? – недоверчиво спросил хан.

– Ты его знаешь. Джелал ад-Дин, чей отец был шахом Хорезма.

Чингис замер, переваривая информацию.

– А он молодец. Его отец гордился бы им, Хачиун. Шестьдесят тысяч войска? Теперь нам, по крайней мере, известно, что он обязательно пойдет на север. За моей головой. А раз мы знаем, что это Джелал ад-Дин, то о походе в Индию не может быть никаких споров.

– Я слежу за каждым их шагом, брат.

– Если подождем их… – задумчиво произнес Чингис. – Меня так и подмывает задавить их вопли нашими мечами.

Хачиун чуть вздрогнул. Он понимал, что все должно выглядеть очень ненавязчиво, если он хочет подтолкнуть Чингиса в нужное русло.

– Армия шаха была намного больше, но тогда мы не имели выбора. Наши с тобой тумены – само собой. Волчата Субудая и Медвежьи Шкуры Джебе – еще двадцать тысяч. Чагатай, Хасар и Джелме – еще тридцать. Семь туменов опытных воинов. Угэдэй еще молодой и неопытный. Я не стал бы брать его людей против такого врага.

– Я дал ему хороших командиров, Хачиун. Они меня не подведут.

Чингис снова перевел взгляд на стоящие вдоль берега юрты. Каждый год у женщин рождались тысячи детей, и многие из них пополняли войска, заменяя убитых и раненых. Сформировать новый тумен для Угэдэя было непросто, но наследник должен был учиться командовать, и другие военачальники не сидели целый год без дела. Чингис пока не объявлял о своих планах собрать еще и девятый тумен для Толуя. Жена младшего сына навела хана на эту мысль несколько месяцев назад. Чингис повернулся и взглянул на нее. Сорхатани беззаботно играла с детьми, бросая их в воду по очереди. Мунке и Хубилай явно не возражали и только весело визжали от удовольствия.

– Хачиун, подыщи хорошего помощника для Угэдэя. Такого, чтоб мог помешать ему сделать глупость, пока всему не научится.

– Все равно, восемь туменов против шестидесяти тысяч? – ответил Хачиун. – Мы потеряем много хороших воинов.

Хачиун замялся, и Чингис повернулся к нему.

– Раньше потери тебя не волновали, брат. Выкладывай, что у тебя на уме.

Хачиун сделал глубокий вдох.

– Ты привел нас сюда, чтобы отомстить шаху за убитых людей. Ты отомстил и вернул долг сторицей. Зачем нам оставаться здесь и рисковать своей жизнью? Тебе не нужны эти земли и города. Сколько времени прошло с тех пор, когда ты в последний раз видел родные горы? – Хачиун показал рукой на вершины, окружавшие озеро. – Это не то же самое.

Чингис долго не отвечал. Наконец он заговорил, взвешивая каждое слово:

– Я сплотил племена, чтобы сбросить цзиньский сапог с их шеи. И когда я сбросил его, мы унизили цзиньского императора в его же столице. Это был мой путь, который я выбрал и который прошел. Я хотел гнать цзиньцев и дальше, Хачиун, до самого моря. Я вообще никогда не пришел бы сюда, если бы мусульмане не вынудили меня. Они сами навлекли беду на свою голову.

– Нам незачем завоевывать весь мир, – тихо сказал Хачиун.

– Хачиун, ты стареешь. Ты знаешь об этом? Ты думаешь о будущем, о своих женах и детях. Не пори чушь, братец, ты знаешь, что я прав. Ты забыл, для чего мы все это делаем. В Самарканде я некоторое время рассуждал так же, как ты сейчас. Я говорил Арслану, что эти люди живут дольше нас, что их жизнь легче и безопаснее. Это так. И они счастливы, как верблюды и овцы счастливы на степных пастбищах. И мы могли бы жить так же. Только волки рано или поздно пришли бы за нами. Мы кочевники, Хачиун. Нам известно, как в действительности устроен мир, а все остальное – только иллюзия.

Он снова взглянул на внуков. Мать пыталась причесать их, но сыновья крутились и вырывались из рук. У Сорхатани были длинные черные волосы, и Чингис подумал, не взять ли ему новую жену, такую же молодую и горячую, как она, чтобы согревала ночью его постель. Хан был уверен, что новый брак укрепит его силы.

– Знаешь, брат, – продолжил он, – мы можем жить в мире, чтобы и наши дети, и наши внуки тоже жили в мире, но какой в этом смысл? Даже если доживем до восьмидесяти на зеленых просторах, ни разу в жизни не взяв в руки лук или меч, мы даром потратим наши лучшие годы. Ты и сам знаешь, что в моих словах правда. Будут ли наши внуки благодарить нас за мирную жизнь? Только если сами будут бояться взять в руки оружие. Я не пожелал бы спокойной жизни своим врагам, тем более врагам моей семьи. Даже города процветают только тогда, когда у них есть настоящие мужчины, готовые подняться на стены, сражаться и умирать, чтобы всем остальным спалось спокойно. У нашего народа воюют все, от первого крика до последнего вздоха. Это единственный способ гордиться тем, чего мы достигли.