Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
Субудай вздохнул. Он надеялся, что обретет покой, когда отдаст хану меч и голову сына. Однако легче не стало.
– Дай мне войско и позволь идти на север, к прозрачному холоду. Я завоюю там города для тебя и смою кровавое пятно с моих рук.
Склонив голову, Субудай уставился в деревянный пол, а Чингис погрузился в раздумья.
Джебе готовил поход на север как раз перед тем, как армия Джелал ад-Дина начала действовать в Панджшерской долине. В обычное время Чингис не задумываясь отправил бы двоих военачальников в дальний поход. Страдания Субудая сильно беспокоили Чингиса, отчасти потому, что он и сам страдал, но находил в себе силы сопротивляться. Он отплатил мелким
Спустя вечность Чингис наконец ответил:
– Так и быть, Субудай. Бери Джебе и тумен Джучи. Я все равно отправил бы их подальше, пока не научатся вновь дисциплине и послушанию, которого я требую от своих подданных.
Субудай оторвал глаза от пола: предупреждение хана не осталось без внимания.
– Я предан тебе, повелитель. Я всегда был верен тебе.
– Не сомневаюсь, – ответил Чингис, с усилием смягчив тон. Он знал, что не обладает умением Хачиуна общаться с людьми легко и непринужденно. Чингис редко задумывался над тем, как он правит такими талантливыми людьми, как Субудай. В безмолвии юрты хан ощутил жгучее желание утешить горе своего генерала правильными словами. – Твое слово крепко, как железо, Субудай. Гордись этим.
Субудай встал и нехотя поклонился. Его взгляд задержался на мешке. Подняв его с пола, Субудай взвалил тяжкую ношу себе на плечо.
– Ничего другого мне не остается, повелитель, – ответил он перед уходом.
Герат лежал почти в полутысяче миль юго-западнее Самарканда, отрезанный от него двумя большими реками и десятком помельче. Чингис решил не возвращаться в горы Панджшера и потом делать крюк на запад через лабиринт скал и ущелий. Сложив имущество племен на повозки, хан предпочел вести свой народ напрямик, через реки. Субудай и Джебе отправились на север от Самарканда, забрав с собой тумен Джучи и свое горе. Молва разнесла историю о северном походе и смерти ханского сына по юртам, но при хане никто не смел даже упоминать об этом.
Лишь через два с лишним месяца племена увидели впереди оранжевые камни Герата, города у реки. Он стоял на гранитном щите и казался монголам невероятно древним. В первый раз, когда монголы вторглись в эти земли, Герат сдался без кровопролития, сохранив жизни своих обитателей в обмен на выплату дани и подчинение завоевателям. Хачиун оставил в городе гарнизон всего лишь из восьмидесяти человек, и про город не вспоминали до тех пор, пока горожане, воодушевленные победами Джелал ад-Дина, не выставили монголов за ворота.
Когда Чингис впервые приблизился к городским стенам, он оценил неприступную мощь укреплений. Крепость была выстроена в форме квадрата на вершине скалы, а стены поднимались не меньше чем на сотню шагов от основания из неотесанного камня. В каждом углу и по периметру крепости возвышались огромные круглые башни. Чингис насчитал их двенадцать, и каждая была такой же высокой и мощной, как одинокая башня укреплений Первона. Колоссальное сооружение могло дать приют тысячам людей, бежавших от монгольских туменов. Оглядев крепость, Чингис вздохнул. По собственному опыту он знал, что победа не будет скорой. Так же как это было при взятии Яньцзина и Иньчуаня, придется окружить крепость и ждать, пока голод не вынудит горожан сдаться.
Ворота крепости затворили, но Чингис отправил переговорщиков и переводчиков с требованием о сдаче. А монголы тем временем разбивали лагерь. Ответа не последовало, и перед воротами, на расстоянии чуть большем одного пролета стрелы, установили белый шатер. Чингис не знал, известны ли жителям города обычаи монголов, да хана это и не волновало. Белый шатер должен простоять один день, после чего его сменят на красный, а затем появится черный шатер, символизирующий полное истребление всех, кто затворился в крепости.
Прошло еще два дня. Перед стенами Герата уже поставили катапульты, но горожане по-прежнему хранили молчание. Чингис полагал, что они, вероятно, надеются на прочность стен. А может, просто понимали, что он не примет мирную сдачу города во второй раз. И хан с нетерпением ждал, когда в оранжевые стены полетят первые камни, оставляя на них выбоины от удара.
Наконец на ветру затрепетал черный шатер, и Чингис вздохнул с облегчением, готовясь к долгой осаде, как бывало уже много раз в его жизни. Он меньше всего любил этот способ ведения войны, однако подобные крепости сооружались именно для того, чтобы не дать армии противника войти в город, и быстрого решения не было.
Тем временем в юртах, окружавших Герат, семьи продолжали вести привычную жизнь, отмеренную, будто по часам, ритмичным грохотом катапульт, не смолкавшим ни днем ни ночью. Предоставив разрушение города воинам, семьи пасли стада и купали коней в реке. Дожди дали жизнь тучной траве, хотя местами она уже начала увядать под нещадно палившим солнцем. Такие неудобства были знакомы племенам исстари, и если осада затянется надолго, то стада отгонят на дальние пастбища, оставив ближние напоследок.
Чингис шел на поправку. Раны на руках и ногах зажили, оставив бледные шрамы. О Джучи он не думал, но иногда с облегчением вспоминал, что предательствам положен конец. После отъезда Субудая хан как будто воспрянул духом и был полон желания вести народ на Герат и начать все сызнова. Плечевой сустав восстановился, и Чингис ежедневно укреплял тело верховой ездой, невзирая на муки и боль пришедшей старости. Он отправил Чагатая и Хачиуна осаждать Балх на востоке, но главные силы народа увел с собой к крепости, и вид монгольского лагеря стал для него источником сил. Жена Бортэ не разговаривала с ним с тех пор, как узнала о судьбе Джучи, но Чингис не придавал этому значения. Мир склонился к его ногам, и хан чувствовал силу, дожидаясь падения Герата.
На исходе четвертого месяца осады Чингис со своими темниками охотился под стенами города. После длительного пребывания в одном месте стольких людей, лишь немногим существам из обитавшей поблизости живности удалось избежать котлов монгольских семей. Осталось всего несколько осторожных кроликов, привыкших уносить лапы, едва заслышав топот конских копыт или голоса людей.
Балх пал двумя месяцами ранее. Население города было вырезано, а каменные стены разрушены до основания. Но Герат пока держался, и Чингис по горло был сыт осадой и южной жарой. С возвращением Хачиуна и Чагатая он надеялся на быстрое взятие, однако крепость Герата была сильнее большинства других крепостей, с которыми хану приходилось когда-либо иметь дело.
За истекшие месяцы Чингис трижды передвигал катапульты, сосредоточивая удар на стенах крепости. К радости осаждавших, в стенах уже появились трещины, однако Чингису порой казалось, что он штурмует гору. Результат был бы тем же. Стены стояли как ни в чем не бывало, лишь побитые да поцарапанные во многих местах. К тому времени Чингис уже не сомневался, что голод и жажда вот-вот сразят город, но осадные машины продолжали работать.
– Как только закончим тут, пойдем домой, – пробурчал Чингис, поднимая глаза на стены.