Чингисхан. Пенталогия
Шрифт:
– Не люблю отправлять гостя ни с чем, – проговорила она. – Хочешь соленого чаю?
Из юрты донеслось недовольное ворчание. Тонкие стены не мешали Субэдэю слышать каждое слово.
– Почту за честь, – ответил Бату.
Чай он пил до самого вечера. Субэдэю его присутствие не слишком мешало. Старик ограничился свирепыми взглядами, в течение нескольких часов молча чиня свой лук, а Бату вел вежливую беседу. Ариуна – так звали жену орлока – оказалась приятной женщиной, а вести, которые привез гость, потрясли ее до глубины души. Даже Субэдэй фыркнул, когда Бату рассказал о землях, отошедших ему по отцовскому
На закате старик встал и со стоном потянулся.
– Пойду гляну на скот, – сказал он жене.
Бату безучастно смотрел себе на ноги, но лишь услышав Ариунино «ступай за ним!», с ухмылкой поднялся и вышел. Порой мужчинам не договориться без участия женщины.
Пес, ни на шаг не отстающий от Субэдэя, при виде Бату оскалился, но хозяин велел ему успокоиться. Мужчины проверили, как привязаны животные в небольшом загоне, потом осмотрели козу, которая должна была вот-вот окотиться. Оба по-прежнему молчали, но Бату стало куда уютнее; он уже не чувствовал себя незваным гостем, как в юрте у Субэдэя. В загоне старик держался намного непринужденнее и жестом попросил Бату осмотреть козу. Тот кивнул и нащупал пальцами еще не родившегося козленка.
– Осталось немного, – объявил он. – Коза чувствует себя хорошо.
– Верно, – согласился Субэдэй, выпрямляя спину. – И я тоже. Жизнь тяжела, Бату, но, по крайней мере, может быть простой. Здесь она простая.
С годами он сильно похудел, но его суровое очарование осталось при нем. Где бы ни оказался багатур, за простого пастуха его не принял бы никто. Его глаза видели взлеты и падения империй. Они зрели Чингисхана отроком.
Бату промолчал. Немного спустя Субэдэй вздохнул и взялся за деревянный поручень загона.
– Ну, говори, чего ради проделал такой долгий пусть. Предупреждаю: о дрязгах в Каракоруме мне ничего не известно. Шпионов у меня больше нет, если ты на это рассчитываешь.
– Никакого расчета нет. Просто посоветуй, кому можно довериться.
Совсем как чуть раньше Ариуна, Субэдэй пытливо заглянул ему в глаза и заметно успокоился.
– Спрашивай, сынок. Не знаю, понравятся ли тебе мои ответы.
Бату набрал в грудь побольше воздуха.
– Гуюка ты знаешь не хуже остальных. – Субэдэй молчал, и Бату продолжил: – Тебе ведь известно, что нового хана до сих пор не выбрали.
Старик кивнул.
– Об этом слышал. Чай, не в пустыне живу.
– Ханом станет либо Гуюк, либо Мункэ, либо Байдур… либо я. Претендентов всего четверо, а Мункэ связал себя клятвой много лет назад, когда услышал о смерти Угэдэя. Он поддержит Гуюка.
Субэдэй поскреб щеку.
– Значит, все решено. Присоединись к Мункэ и Гуюку. Байдур, как услышит об этом, тоже подтянется. Гуюк будет ханом, а меня оставят в покое.
– Ты так и поступил бы? – серьезно спросил Бату.
Смешок багатура получился резким и неприятным.
– Я? Отнюдь. Но я не ты; свои решения я давно принял, правильные они или нет.
– Тогда зачем советуешь мне поддержать Гуюка? Что бы ты сделал на моем месте?
Вместо ответа Субэдэй уставился на темнеющие поля, на ручей, на далекие холмы. Бату ждал.
– Я не на твоем месте, – наконец проговорил старик. – И не знаю, чего ты ищешь. Если выгоды, то тяни подольше, а решение принимай в момент, когда дары Гуюка сменятся угрозами. Защити свои земли, и, возможно, успеешь им порадоваться.
– А если выгода меня не интересует? – обиженно спросил Бату. – Если я считаю, что Гуюк не должен править нашим народом?
– Тогда помочь мне тебе нечем. Встанешь на пути у Гуюка – он наверняка тебя уничтожит. – Старик хотел что-то добавить, но закрыл рот.
– В чем дело? Субэдэй, ты говоришь загадками. Твердишь, что на моем месте не поддержал бы Гуюка, но если я не поддержу его, меня уничтожат. Что это за положение?
– Положение простое, – улыбнулся Субэдэй и в первый раз открыто посмотрел на Бату. – Ты явился сюда не за ответами. Все, что нужно, сам знаешь. Тебя волнует, кто делит с Гуюком ложе. Может, его дружки злят тебя или вызывают твою зависть? – Багатур засмеялся.
– По мне, так пусть хоть с дохлыми козами ложе делит, – с отвращением заявил Бату. – Главное, человек он ничтожный, даже мечтать не умеет. У Гуюка одна только хитрость, а властителю народа нужен ум. Только не говори, что он будет хорошим ханом.
– Он будет ужасным ханом, – ответил Субэдэй. – При Гуюке народ зачахнет или разбежится. Но если не ты, кто выступит против него? В любом случае уже слишком поздно. Ты уже едешь на курултай; там принесешь клятву Гуюку, и он станет ханом.
Бату удивленно захлопал глазами. Его воины остались в долине в дне с лишним езды отсюда. Субэдэй мог об этом знать, только если соврал, что у него больше нет дозорных. Небось старики приезжают к нему пить чай и потчуют орлока новостями.
– Для простого пастуха ты многовато знаешь.
– Люди всякое болтают – как ты, например. Болтают, словно нет других занятий. Ты хотел сказать, что поступаешь правильно? Может, и так. А теперь оставь меня в покое.
Бату подавил раздражение.
– Я приехал спросить, как поступил бы Чингисхан. Ты ведь его знал.
Субэдэй ухмыльнулся, оскалившись. Двух боковых зубов не хватало, их отсутствие выдавала запавшая щека. Кожа так обтягивала кости, что нетрудно было определить форму черепа.
– Твой дед не знал компромиссов. Понимаешь, что это значит? Многие твердят: я верю в это, а я – в это. Но не отступят ли они от веры, если жизнь их детей будет в опасности? Отступят. А Чингис не отступил бы. Враги угрожали перебить его детей, а он в ответ: давайте, но учтите, что цена за это будет неимоверной. Спалю города, истреблю целые народы – и все мне будет мало. Сам подумай и скажи: поддержал бы он такого хана, как Гуюк?
– Нет, – буркнул Бату.
– Ни за что и никогда, сынок. Гуюк – ведомый, а не вождь. Одно время он даже за тобой по пятам ходил. Для плотника или для мастера, который делает плиты для крыш, это не слабость. Сплошные вожаки – тоже плохо, они стаю на части разорвут. – Субэдэй почесал пса за ухом; тот заурчал и облизал ему руку. – Верно, Тэмуджин? Не всем же быть такими, как ты!