Чингисхан. Верховный властитель Великой степи
Шрифт:
«Предшественницами Монгольской империи (Чингисхана. – А. М.), – писал американский ученый, – были имперские конфедерации, использовавшие принципы племенной организации. Племенные вожди управляли на локальном уровне, в то же время имперская структура основывалась на монополии на внешнюю политику и военные дела… Особенностью имперских конфедераций было включение в их состав племен без разрушения их трайбалистской структуры (племенной обособленности. – А. М.)… На местном уровне составляющие конфедерацию племена (в том числе и монголоязычные. – А. М.) управлялись почти так, как до их включения в состав кочевой империи. Местные вожди и старейшины сохраняли значительную автономию из-за их тесных связей с соплеменниками. Поэтому, когда имперская структура разваливалась, вожди племен были готовы проявиться как автономные политические деятели» [29] .
29
Барфилд Т. «Монгольская модель кочевой империи» // «Монгольская империя и кочевой мир». Улан-Удэ, Издательство БНЦ СО РАН, 2004. С. 258–259.
Действительно, всякий раз, когда возникавшие и процветавшие на территории современной Монголии государства постепенно приходили в упадок и распадались, древнее монгольское общество снова полностью
Главная причина этого многовекового спиралеобразного процесса, как считает монгольский ученый, академик Ш. Бира, заключалась в том, что «появление государства (в форме конфедерации. – А. М.) в этом обществе не приводило к коренному изменению и уничтожению старого родового строя, родовой и аймачной (племенной. – А. М.) организации, основывавшихся на кочевом скотоводстве…» [31]
30
Теорию «спиралеобразной» эволюции монгольского кочевого общества разработал американский ученый О. Латтимор. Современные ученые Л. Крадер, А. Хазанов, Т. Барфильд, Н. Космо и многие другие в основном придерживаются этой теории и развивают ее (Бира Ш. «Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса» (на монг. яз.). У.—Б., 2006. С. 5, 105).
31
Бира Ш. «Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса» (на монг. яз.). У.—Б., 2006. С. 5–6.
Отметим, что в течение всего I и в начале II тысячелетия н. э. не изменялась не только родовая и аймачная организация древнего монгольское общества, но и господствовавший в нем способ хозяйствования – «особый тип производящего хозяйства – кочевое скотоводство».
Формирование этого способа хозяйствования (производящей экономики) на территории современной Монголии исследователи относят к концу II и началу I тысячелетия до н. э. и объясняют переходом от земледелия к скотоводству… необходимостью приспособления к менявшимся условиям окружающей среды… При этом (исследователи допускают. – А. М.), что часть местных племен охотников-собирателей (субъектов присваивающей экономики) была оттеснена в более северные земли [32] .
32
Викторова Л. Л. «Монголы. Происхождение народа и истоки культуры». М., издательство «Наука», 1980. С. 104, 106.
Этот переход (от охоты, рыболовства и собирательства к кочевому скотоводству. – А. М.) был длительным и происходил у предков монгольских народов в эпоху бронзы. К I тысячелетию до н. э. в степях Центральной Азии сформировался хозяйственно-культурный тип скотоводов-кочевников сухих степей Евразии, устойчиво сохранившийся здесь в течение трех последующих тысячелетий [33] .
Таким образом, в течение всего I и в начале II тысячелетия н. э. устойчиво сохранялись не только хозяйственно-культурный тип скотоводов-кочевников и породивший его «особый тип производящего хозяйства – кочевое скотоводство», но и такие формы предшествовавшего ему способа хозяйствования (присваивающей экономики), как охота, рыболовство и собирательство. Это сосуществование двух способов хозяйствования обусловило наличие в регулятивных системах существовавших на территории Монголии конфедераций признаков обоих и их преемственность.
33
Чебоксаров Н. Н. «Хозяйственно-культурные типы народов Восточной Азии». – «Народы Восточной Азии». «Серия народы мира». М., 1965 // Викторова Л. Л. «Монголы. Происхождение народа и истоки культуры». М., издательство «Наука», 1980. С. 104.
При этом каждое последующее раннефеодальное государство кочевых народов, которое образовывалось на территории Монголии, не только в той или иной мере наследовало государственно-правовые традиции предшественника, но и само развивало эти традиции.
Это касалось и тюркских народов, которые со времен империи Хунну входили в состав или являлись вассалами господствовавших на территории Монголии домов. Эти тюркоязычные народы в период VI – начало X вв. нашли в себе силы создать свои ханства (Первый и Второй тюркские каганаты (552–745 гг.), Уйгурский каганат (745–840 гг.), Киргизское ханство (818 – около 900 гг.)) и, подчинив себе монгольские племена, установить господство в Центральной Азии [34] .
34
Переняв государственно-правовые традиции монголоязычных народов (хунну, сяньби, нирун), они передали эти традиции, как эстафету, прародителям Чингисхана (Болдбаатар Ж, Лундээжанцан Д. «Государственные и правовые исторические традиции Монголии» (на монг. яз). У.—Б., 2011. С. 16–56; Дашням И. «История монгольского государства и права» (на монг. яз.). У.—Б., 2005. С. 56; 68; 83,108–118; 130).
Очевидно, поведанная нам персидским летописцем Рашид ад-дином «Легенда об Эргунэ-кун» повествует именно об этом периоде истории монголов: вытесненные во второй половине VI века с исконных территорий тюрками древнемонгольские племена, прародители Чингисхана, вплоть до VIII в. находились в легендарной местности Эргунэ-кун [35] .
«Легенда об Эргунэ-кун» начинается с известия о событиях, связанных с крушением и распадом в 555 году Монгол-Нирунской державы [36] : «У того племени, которое в древности называли монгол [37] , случилась распря с тюркскими племенами и закончилась сражением и войной. Имеется рассказ, [передаваемый со слов] заслуживающих доверия почтенных лиц, что над монголами одержали верх другие племена и учинили такое избиение [среди] них, что [в живых] осталось не более двух мужчин и двух женщин. Эти две семьи в страхе перед врагом бежали в недоступную местность, кругом которой были лишь горы и леса и к которой ни с одной стороны не было дороги, кроме одной узкой и труднодоступной тропы, по которой можно было пройти туда с большим трудом и затруднением. Среди тех гор была обильная травой и здоровая [по климату] степь. Название этой местности Эргунэ-кун. Значение слова кун – косогор, а эргунэ – крутой, иначе говоря, “крутой хребет”. А имена тех двух людей были: Нукуз и Киян (Хиян. – А. М.). Они и их потомки долгие годы оставались в этом месте… Когда среди тех гор и лесов этот народ размножился и пространство [занимаемой им] земли стало тесным и недостаточным, то они учинили друг с другом совет, каким бы лучшим способом и нетрудным [по выполнению] путем выйти им из этого сурового ущелья и тесного горного прохода.
35
До сих пор нет однозначного ответа на вопрос, где находится эта местность. Так российские ученые О. М. Ковалевский и П. Кафаров считали, что эта местность находится на реке Аргунь, Дорж Банзаров – на территории нынешней Внутренней Монголии (Китай). Монгольский ученый Х. Пэрлээ предполагал, что эту местность надо искать в верховьях реки Хайлар в Большом Хянгане. Еще одна версия была выдвинута монгольским ученым Ч. Далаем, который утверждал, что Эргунэ-кун располагается в Саянах.
36
Сухбаатар Г. «Монгол-Нирунское государство» (на монг. яз.). У.—Б., 1992.
37
Впервые этноним «монгол» упоминается в китайской династийной хронике «Бэй шу» («История государства Бэй» (Тоба Вэй. – А. М.), которая повествует о событиях IV–VI вв. н. э.); иероглиф, которым обозначался этот этноним, читался как «му-гу-лю». Такое прозвание получил плененный (в период между 304 и 318 гг.) тобавэйцами подросток из племени мэгэ. Впоследствии этноним «монгол» фиксировался и в других китайских династийных хрониках, в частности, в летописях династии Тан, другими китайскими иероглифами, которые произносятся как «мэнъу», «мэнва». Так в «Цзю Тан шу» (945 г. н. э.) есть сведения о народности мэнъу (монгол), которая в составе Улуса Их Шивэй кочевала в районе верхнего течения реки Аргунь. Именно там, где предположительно находится легендарная местность Эргунэ-кун. Как отмечал монгольский историк Ч. Далай, иероглифы, которыми в Танских хрониках передавался этноним «монгол», имели пренебрежительно-оскорбительный смысл: «глупый», «невежественный» (Далай Ч. «Улус Хамаг Монгол» (Все Монголы) (1106–1206) (на монг. яз.). У.—Б., 1996. С. 30). Это однозначно характеризовало негативное отношение оседлых китайцев к «диким кочевникам». В «Сокровенном сказании монголов» (XIII век) никаких пояснений по поводу названия народа, а затем и государства, нет. А вот персидский историк Рашид ад-дин по поводу этнонима «монгол» писал: «Слово же монгол сперва звучало (букв. было) мунгол, то-есть, “бессильный” и “простосердечный”» (Рашид ад-дин «Сборник летописей», Т. 1, кн. 1. М., НИЦ «Ладомир», 2002. С. 77).
И [вот] они нашли одно место, бывшее месторождением железной руды, где постоянно плавили железо [38] . Собравшись все вместе, они заготовили в лесу много дров и уголь целыми харварами [39] , зарезали семьдесят голов быков и лошадей, содрали с них целиком шкуры и сделали [из них] кузнечные мехи. [Затем] сложили дрова и уголь у подножья того косогора и так оборудовали то место; что разом этими семи десятью мехами стали раздувать [огонь под дровами и углем] до тех пор, пока тот [горный] склон не расплавился. [В результате] оттуда было добыто безмерное [количество] железа и [вместе с тем] открылся и проход. Они все вместе откочевали и вышли из той теснины на простор степи…
38
Это известие засвидетельствовало наличие других, помимо кочевого скотоводства, форм производящей экономики. Плавить и обрабатывать железо, постепенно вытеснявшее бронзовые изделия, предки монголов научились еще во второй половине I тысячелетия до н. э. (Викторова Л. Л. «Монголы. Происхождение народа и истоки культуры». М., издательство «Наука», 1980. С. 119).
39
Харвар – перс. дословно «ноша осла» – мера веса, равняется 25–30 пудам.
Рассказывают, что все племена монголов происходят из рода тех двух лиц (Нукуз и Киян (Хиян. – А. М.)), которые (некогда) ушли в Эргунэ-кун.
Среди тех, кто оттуда вышел, был один почтенный эмир по имени Буртэ-чинэ (Бортэ чоно. – А. М.), глава и вождь некоторых племен…» [40]
С упоминания о Бортэ чоно персидский летописец приступил к изложению родословной прародителей Чингисхана. Однако мы в этом вопросе предпочли монгольский первоисточник пересказу правоверного мусульманина Рашид ад-дина.
40
Рашид ад-дин. «Сборник летописей», Т. 1, кн. 1. С. 153–154; Т. 1, кн. 2, С. 9. М., НИЦ «Ладомир», 2002.
Первоисточниками для нас являются монгольские легенды, повествующие о прародителях Чингисхана отнюдь не с позиций догматики ислама; в этих монгольских легендах впервые ясно было изложено с позиций тэнгрианства, т. е. культа Всевышнего Тэнгри шаманизма древних монгольских кочевников, о небесном происхождении «главы и и вождя некоторых племен» монголов Бортэ чоно, а затем и о «небесном мандате» на ханскую власть рода хиад-боржигин, к которому принадлежал Чингисхан.
Ранее в течение пяти веков передававшиеся изустно и таким образом сохранившиеся в памяти народной, во время составления «Сокровенного сказания монголов» эти легенды впервые были зафиксированы письменно.
Автор «Сокровенного сказания монголов», если хотите, юридически закрепляя устное предание [41] , предпослал ему заголовок «Прародители Чингисхана» и начал собственное изложение родословной предков Чингисхана с известия о небесном происхождении Бортэ чоно:
«Рожденный [42] по благоволению Всевышнего Тэнгри (Верховного божества монголов. – А. М.), – Бортэ чоно и его жена Хоо марал – переправились через воды реки Тэнгис, пошли и сели в окрестностях горы Бурхан халдун [43] , что в верховьях реки Онон» [44] .
41
Имеется ввиду «Легенда о Бортэ чоно, рожденном по благоволению Всевышнего Тэнгри», использованная автором «Сокровенного сказания монголов».
42
По мнению монгольского ученого Х. Пэрлээ, Бортэ чоно родился ок. 758 года. Далее предположительные даты рождения предков Чингисхана также даются по версии Х. Пэрлээ.
43
Гора Бурхан халдун находится в Хэнтэйском аймаке в северо-восточной части современной Монголии.
44
«Сокровенное сказание монголов» // «Чингисиана. Свод свидетельств современников». М., Эксмо, 2009. С. 50.