Число зверя

Хайнлайн Роберт Энсон

Я не двинулся с места: тогда Дити устроилась на заднем сиденье. Дити унаследовала свое упрямство от обоих родителей. Упрямство Джейн было мягким на вид, но под ним таилась хромированная сталь, мое одето в угрюмую злость. Но у Дити упрямство вообще ничем не скрыто. Она мила и кротка, но никакой Торквемада не заставит ее сделать то, чего она делать не хочет.

Мы старательно не замечали друг друга четыре часа. Потом я обернулся (видимо, намереваясь устроить скандал – очень мне хотелось поскандалить) и увидел, что Дити спит, свернувшись на заднем сиденье калачиком.

Я написал записку, прилепил ее к ветровому стеклу, оставил ключи, бесшумно вылез, удостоверился, что все двери крепко заперты, взял напрокат другую машину и вернулся домой – по воздуху: я был так зол, что боялся ехать по дороге.

Вместо того чтобы сразу пойти домой, я отправился в университетскую столовую пообедать и обнаружил там Дити, уже сидевшую за столиком. Я взял свой поднос и присоединился к ней. Она взглянула на меня, улыбнулась и весело сказала:

«Привет, пап! Как хорошо, что мы встретились. – Она открыла сумочку. – Вот твои ключи».

Я взял их.

«Где наша машина?»

«Твоя машина, папа. Там, где ты ее оставил».

«Я оставил?»

«Ключи были у тебя; ты сидел на водительском месте; машина записана на твое имя. Ты оставил на заднем сиденье спящую пассажирку. Хорошо, что ей уже исполнилось восемнадцать, не правда ли? – Потом она добавила: – Я тут присмотрела один двухместный „опель“. Проехалась на нем разок. Он в хорошем состоянии».

«Нам ни к чему две машины!»

«Это ты так считаешь, а другие считают иначе».

«Две машины нам не по средствам».

«Откуда тебе об этом знать? Деньгами заведую я».

Опель она не купила. Но больше никогда не садилась за руль, если мы куда-нибудь ехали вместе.

Три значения – это, конечно, еще не статистическая выборка. Но похоже, что все три женщины, которых мне выпало счастье любить, считают меня водителем с заднего сиденья. Джейн никогда этого не говорила… Но, как я сейчас понимаю, придерживалась того же мнения, что и Дити с Хильдой. Почему, ну почему? Какой же я водитель с заднего сиденья? Я не кричу: «Осторожнее!» или «Смотри, куда едешь!» Но ведь ясно же, что две пары глаз лучше, чем одна. Неужели пассажир не должен поделиться с водителем сведениями – просто сведениями, – возможно, ускользнувшими от его внимания? Критика? Только конструктивная, в самых щадящих количествах и только самым близким друзьям.

Однако буду уж честным с самим собой: мое мнение тут ровным счетом ничего не значит. Хильду и Дити я должен убедить не словами, а поступками. Преодолеть силу застарелой привычки одной решимостью трудно, и мне придется постоянно следить за собой.

Тут я вдруг услышал, что в люк стучат, и понял, что спал. Люк приотворился.

– Взлетаем через пять минут.

– Хорошо, Дити, – откликнулась Хильда. – Выспался, милый?

– Прекрасно выспался. А ты?

Когда мы выползли, Дити сказала:

– Правая дверца открыта, возле нее стоит папино ружье, оно на предохранителе. Капитан, вы просили вам напомнить. Мне сесть за штурвал?

– Да, пожалуйста.

Мы не потратили ни минуты лишнего времени, так как Дити воспользовалась двумя программами: «Бинго Виндзор» и «Ая, прыг». Зеб связался с офицером радиослужбы почти сразу же.

– Очень хорошо. Сейчас выясню, может ли капитан принять сообщение. Оставайтесь на связи.

Зеб молча, но с подчеркнутой выразительностью отсчитал десять секунд и дал знак Хильде.

– Говорит капитан Берроуз. Лейтенант Бин?

– Да, да! Честное слово, я вас уже двадцать минут разыскиваю.

– До окончания назначенного мною срока осталось еще несколько секунд.

– Тем не менее я безмерно рад, что наконец-то слышу ваш голос, капитан. У меня для вас послание от генерал-губернатора. Готовы ли вы его записать?

Зеб кивнул; Хильда ответила «да»; лейтенант продолжал:

– «От генерал-губернатора капитану Х.К.Берроуз, судно „Ая Плутишка“. Торопитесь домой, дети плачут. Мы все соскучились. Тучный телец уже на вертеле. Документ заверен подписью и печатью, включая дополнительную оговорку. Подпись: Берти». – Капитан, так губернатор подписывает письма близким друзьям. Знак особого внимания, я бы сказал.

– Весьма любезно с его стороны. Пожалуйста, сообщите генерал-губернатору, что я готова сесть и сделаю это немедленно, как только вы заверите меня, что то место, где мы приземлялись в прошлый раз – именно то самое место, – свободно от любых препятствий.

Бин вернулся минуты через три и сообщил, что место свободно и его ничем не будут занимать, Хильда кивнула Дити, та сказала:

– «АЯ, ПЛАЦ».

На мгновение где-то очень близко мелькнули здания, потом мы снова очутились высоко в небе.

– Первый пилот, свяжитесь с лейтенантом Бином! – резко потребовала Хильда. – Мистер Бин! Наша площадка оказалась несвободной.

– Все уже в порядке, капитан, я только что убедился в этом собственными глазами. У губернатора вырвался и убежал пудель. Губернатор погнался за ним и вернулся на место. Должно быть, в этом и было дело?

– Несомненно, дело было именно в этом. Можете сказать губернатору по секрету, – что ни в одном бою он не находился так близко от гибели. Астронавигатор, на посадку!

– АЯ, ПЛАЦ!

Должно быть, слова Хильды еще не успели отзвучать в радиорубке Бина, а он уже услышал раздавшиеся снаружи возгласы изумления и вслед за тем восхищения. Мы находились там же, где и в прошлый раз, но с той разницей, что широкие, торжественные ступени парадного входа марсианской резиденции короля-императора были полны народа: офицеры, солдаты, чиновники, безошибочно узнаваемые по специфической запыленности, женщины с детьми и некоторое количество собак – все в напряжении.