Чистилище СМЕРШа. Сталинские «волкодавы»
Шрифт:
Алексеев А.А. на допросе 10 августа 1943 года показал: «В лагере была большая смертность: военнопленным за все время моего пребывания в лагере вовсе не выдавали хлеба, воды. Вместо воды выгребали грязный окровавленный снег в зоне лагеря, после чего были массовые заболевания военнопленных. Медицинская помощь отсутствовала. Я лично имел 4 раны, и, несмотря на мои неоднократные просьбы, помощь оказана не была, раны гноились. Немецкие часовые стреляли в военнопленных без предупреждения. Я лично сам видел, как один военнопленный, фамилию его не знаю, во время раздачи пищи пытался ножом отрезать клочок лошадиной шкуры — был замечен часовым, который в упор выстрелил. Спали на земле в грязи, от холода согреться абсолютно не было возможности.
Аналогичные показания, иллюстрируемые фактами зверств немцев над военнопленными, дали и другие бывшие военнослужащие Красной Армии. Керперт, Куновский, Лянгхельд и Медер в совершенных ими преступлениях виновными себя признали. Следствие по делу продолжается.
Мною поставлен вопрос перед Правительством о целесообразности организации по делу гласного процесса, с освещением его в печати.
Абакумов».
Такого материала было много. Вчерашние квириты коричневой империи, теряя на нее права в силу «испарения» Третьего рейха, пытались скрыть свои преступные действия на чужой территории, куда они пришли, чтобы утвердить «новый» порядок.
Невиновные иностранцы и соотечественники, просеянные через сито военной контрразведки, шли дальше по жизненным большакам, а вот те, кто не проваливался через решетку, составлял остаток, которого ждали другие процессуальные действия, как правило, судебные
инстанции в виде военных трибуналов.
Те, кто оставался, представляли собой непросеянные «остатки». Они были слишком крупными объектами, чтобы вместе с другой массой человеческого материала проскочить вниз через решетку смершевского сита. Одних, дезертиров и самострелов, судили быстро, устраивая показательную казнь — расстреливали перед строем. Комиссары были озабочены сообщениями о том, что немцы предлагают не только достойную службу перебежчикам, но и позволяют вернуться домой, если те проживали на оккупированной территории. Вследствие этого руководством военной контрразведки Сталинградского фронта была в Центр составлена докладная записка, в которой говорилось: «Недостатки в политической работе активно используются немецкими агентами, которые ведут подрывную работу, пытаясь склонить к дезертирству политически неграмотных солдат, особенно тех, чьи семьи остались на территориях, временно оккупированных немцами».
Всех коллаборационистов, работавших на немцев или служивших в войсках вермахта из числа советских военнослужащих, называли «хиви» — предатели и изгои. Так уж устроена душа у славян — предательство, пусть даже и против нелюбимой власти (а когда она была любимой?), считалось преступлением.
В зимние месяцы фронтовых баталий в одинаковой степени «генерал-мороз» воевал против немцев и против красноармейцев. По словам участника Сталинградской битвы сержанта-пехотинца Соболева В.И.: «…с предателями расправлялись иногда тайком от начальства. Вешали на дульный тормоз орудия танка и медленно задирали ствол вверх. Так «солдатский приговор» приводился в исполнение без всяких обвинительных заключений.
Мучительно проходила смена позиций. Приходилось отрывать укрытие в «зимнем бетоне» — промерзшей земле. Топор не брал скованный морозом грунт, не то что саперная лопатка, которой можно было только разгрести толщу снега. А ведь нужен был еще и бруствер, из-за которого надо стрелять. Выходили из положения срочным сбором замороженных… трупов наших и неприятельских солдат. От этих «братских штабелей» пули отскакивали, как от бетона, мертвые — свои и чужие — защищали живых. Страшно было видеть в штабелях положенных лицом к окопу. Однажды в таком «бруствере» лежал наш молоденький солдатик с открытыми
В числе воевавших против советской власти были войсковые формирования из:
— украинских националистов — УПА, 14-я дивизия СС «Галичина», Вольное украинское казачество и т. д.;
— боевых казачьих формирований на Дону, Кубани, Тереке, 1-я казачья кавалерийская дивизия генерала Гельмута фон Паннвица, преобразованная в конце войны в 15-й Казачий Кавалерийский корпус СС, казаков в Русском охранном корпусе на Балканах и др., Кавказских частей генерала Султана Келеч-Герея;
— белоэмигрантов и власовцев — пасынков Третьего рейха — «Русского корпуса», формирований А.В. Туркула, «Русская освободительная армия» (РОА) и пр..
«Что же за люди служили в этих казачьих формированиях, — писал Петр Крикунов, — и, главное, что заставило их пойти на службу в армию страны, идеология которой рассматривала славян как недочеловеков, подлежащих почти полному уничтожению? Что это было — слабоволие, ненависть к советской власти или просто желание сохранить собственную жизнь? Повторюсь: благодаря изучению архивных материалов сегодня практически не приходится сомневаться в том, что почти половина «казаков» не принадлежала ни к бывшему казацкому сословию, ни к казачьим частям Красной Армии. И называлась казаками лишь для того, чтобы вырваться из лагерей военнопленных, попасть в какой-нибудь «восточный отряд» и тем самым спастись».
А ведь голод и холод косили людей так же, как и пули. Об этом немецкие вербовщики в лагерях советских военнопленных постоянно напоминали сидельцам, предлагая альтернативу — вступление в казачьи отряды. Они рисовали перед добровольцами «заманчивые возможности» и «розовые перспективы». Естественно, в таких условиях немало отыскивалось охотников стать «казаками» или «власовцами», разведчиками или диверсантами. Но была и другая категория «добровольцев» — многие шли к немцам с одной целью: получить оружие, а потом бежать к партизанам.
В «остаток» ситового просева попадали и те, и другие. И надо было глубоко разбираться в этом остатке. Все дела, связанные с «изменой Родине», включая «переход на сторону врага, сдачу в плен, контрреволюционную агитацию, террор, пособничество врагу, пораженческие настроения, подозрения в шпионаже» — т. е. все преступления по 58-й и 59-й статьям УК РСФСР, — расследовались непосредственно работниками Особых отделов, а потом УКР СМЕРШ фронтов и ГУКР СМЕРШ НКО СССР.
Как правило, на фронте дивизионные военные трибуналы рассматривали дела в звании до капитана включительно. Армейские военные трибуналы вели дела, начиная с майора и выше — от командира батальона до офицера штаба полка или дивизии. Судебные дела полковников и генералов поступали в трибунал фронта. Но это разделение было условным. Если преступление являлось тяжким, то в трибунале армии могли судить и сержанта, и старшину, и полковника. Все судебные заседания шли без участия защиты, согласно «законам военного времени».
До лета 1942 года осужденных за воинские преступления к различным срокам заключения нередко отправляли в исправительно-трудовые лагеря (ИТ/1), но после приказов НКО № 227 — «Ни шагу назад!» и № 298 — «Положение о штрафных частях» направленные туда военнослужащие искупали свою вину кровью.
Весной 1943 года по приказу Сталина организуются военно-полевые суды (ВПС), которые занимались исключительно предателями Родины, немецкими преступниками и их пособниками, карателями из бывших советских граждан, а также военнослужащими вермахта и немецкой полиции, участие которых в расправах над гражданским советским населением было доказано на следствии.