Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ (сборник)
Шрифт:
– Я туда нового командира роты отправлю, Чурюмова Костю. Пусть с ним Зоя сходит, глянет там Черных, повязку сменит. Кто у тебя сейчас заместитель?
– Черных не сможет. Андрей Ермаков, если что со мной случится. Крепкий парень, бьет сволочей в лоб.
– Ну, все, иди.
За спиной Логунова сопел старший лейтенант Орлов.
– Чего сопишь? Как у нас с боеприпасами?
– По докладам ротных, у бойцов по восемьдесят-сто патронов на ствол. На «максимы» тысячи по полторы, но их всего четыре штуки осталось. К «дегтяревым» –
– Заначки роль не сыграют, – отмахнулся Логунов, и на груди его полевой гимнастерки, с наброшенной поверх овчинной безрукавкой, тяжело звякнули два ордена и медали. – Сто-двести штук на крайний случай держат, а это десяток минут боя.
«Выделывается своими орденами и майорскими «шпалами», – неприязненно и одновременно с завистью подумал Орлов. – Давно ли ротой командовал!»
Старший лейтенант забыл только об одном, что и он не так давно командовал ротой. Его бросили на повышение буквально через пару недель, после прибытия в батальон. Оценили активность, личную смелость, с ним считались, хлопали по плечу и обмывали орден. А сейчас все забылось…
– С гранатами как?
– Выдали старичкам по три-четыре штуки. Молодняк с РГД обращаться не умеет, а «лимонок» кот наплакал.
– А новые РГ-42. Они простые в обращении, дергай кольцо и бросай.
– Держу четыре ящика на крайний случай. Противотанковые еще есть РПГ-41, я выдал на каждую роту по десять штук. Они полтора кило весят, не каждый в цель бросить сумеет.
– Ну, ладно, держи все под контролем, – рассеянно проговорил Логунов, одевая полушубок. – Я в девятую роту. Если связь с полком появится, сразу извести.
– Так точно, товарищ майор, – козырнул Орлов, а сам с тоскливой злостью подумал: «Откуда она появится? С неба, что ли? Дай бог, еще день-два продержаться. Может, командир полка сам на выручку догадается прийти».
Комбат трезво оценивал, что в окружении понесший большие потери батальон, да еще с ограниченным запасом боеприпасов, больше двух дней не продержится. На правом фланге, где Саня Приходько застрелил немецкого майора, окружение было не таким плотным. Связисты сумели проложить связь, но линия действовала недолго. Послали на линию связистов. Двое не вернулись, а третий приполз с простреленным плечом.
– Не пройдешь, – бледный от потери крови, рассказывал он. – И пулеметы лупят, и мины летят. А хуже всего, ихние снайперы участок под прицелом держат. Меня, видать по всему, снайпер уделал. Еще двое наших там лежат, крови замерзшей лужа и дырки в голове. Точно бьют сволочи!
Но связь была необходима. Чтобы прорвать кольцо окружения, требовались согласованные действия со штабом полка. А как с ними свяжешься? Не по воздуху же? Логунов приказал вызвать Приходько и Астахова из траншей и занять позиции в лесистом овражке, где одного за другим отстреливали связистов.
Николай Чумак привел их на место лично. Осторожно осмотрели
Прорывая упорную оборону и видя перед собой берег Волги, здесь крепко поработала немецкая авиация и артиллерия. Валялись оторванные колеса, скрученные щиты, стволы, массивные лафеты, согнутые взрывами тяжелых бомб и снарядов. Громоздились отстрелянные, уже тронутые ржавчиной снарядные гильзы – расчеты дрались до конца.
Всех артиллеристов похоронить не успели. Из-под тяжелого щита торчали ноги в ботинках и обмотках. Полузасыпанный боец вмерз в грунт. У входа в заваленную землянку лежал припорошенный снегом труп лейтенанта с поджатыми к животу коленями.
Метрах в семидесяти увяз в глине сгоревший немецкий танк Т-3, еще старого образца, с короткоствольной пушкой. Взрыв боеприпасов сдвинул, согнул опорную плиту и сковырнул вниз башню. Немецкий танкист, обгорелый, как головешка, лежал возле порванной гусеницы.
Виднелись клочки летнего комбинезона (в сентябре еще было тепло), одна нога раздута. Кто-то хотел воспользоваться хорошими ботинками, но они тоже обгорели, и снятый трофей валялся здесь же. Другой танкист был изъеден крысами, виднелись кости лица и пустые глазницы. Кто тебя сюда звал за три тысячи верст от родной Германии? Посмотрел на Волгу, наверное, порадовался, что наконец-то война близится к победе. А тут выстрел из старой трехдюймовки, и все исчезло в гремящей вспышке.
Командир роты, молодой лейтенант, показал лейтенанту Чумаку, Приходько и Астахову на сплетенные, тронутые огнем вязы и остатки сгоревшего кустарника.
– Там еще один фашистский танк застрял. Его немцы вытащить пытались, а наши не дали. Бутылками с КС сожгли. И кладбище немецкое неподалеку, крестов тридцать, говорят, было. Но в октябре, когда фрицев снова отбросили, повыдергивали колья с касками. Пусть восстанавливают, если хотят. Снова с землей сровняем.
– Далеко отсюда немцы?
– Думаю, метрах в ста пятидесяти боевое охранение. Но они пока себя смирно ведут. Уже повоевали. И наших не меньше взвода полегло, ну, и фрицев пощипали. Не дали дальше прорваться.
– Они уже прорвались, – отмахнулся Чумак. – Проспали твои.
– Может, и зевнули. Но с них уже не спросишь, они мертвые. И взводный погиб, и все боевое охранение. – Переводя разговор на другую тему, лейтенант показал на разбитый Т-3. – Чем не место для засады? Двадцать тонн брони. Заляжете под ним и будете ихних снайперов стеречь. Ни пуля, ни мина не пробьет.
– Нет, – отрицательно покачал головой Чумак. – Слишком он на виду. А насчет брони? Один раз его подожгли, сожгут и второй раз. Подберутся вон к тому бугру и шарахнут фугасным зарядом из огнемета. Как раз долетит. Ребята и пикнуть не успеют, как испекутся до костей. Температура тысяча двести градусов.