Чистильщик
Шрифт:
В самый разгар веселья Валерий подмигнул Алинке, и они тихонько смылись наверх. А внизу еще добрый час гремели поставленные германские голоса. Потом стихли. Должно быть, природа взяла свое.
Эта ночь, в отличие от неистовой первой, вышла тихой и нежной. И уснули они в объятиях друг друга, даже не заметив, что уснули.
Следующий день был похож на предыдущий. С той лишь разницей, что после обеда постреляли из дробовика. Девушки. Ганс и Фриц заявили, что стрелять по бутылкам им западло. Борис сообщил, что он вообще пацифист, а Васильев охотно попрактиковался
Вечером пришел автобус – дорогу расчистили, что, верно, не обошлось без дополнительного вливания со стороны шустрого директора.
Уезжать было чуточку грустно.
– Если что – всегда рады! – сказал директор Васильеву.– Вижу: вы человек серьезный.
В Питере прямо с вокзала поехали к Лизе, которая была флэтодержателем четырехкомнатной квартиры на Лиговском. По дороге закупили водки и всего, что положено. После двух праздничных суток город казался тихим и просветленным. Даже алкаши у лотков имели одухотворенность в лицах.
Напились, конечно. А жаль, поскольку ночь была последней. Утром вся музыкальная компания уезжала в Москву. Звали и Васильева, но Валера отказался. Не без сожаления. Взял адреса Фрица и Ганса. Те обещали прислать вызов и намекали на сказочный оттяг, если русский кореш-браток Васильев посетит добропорядочную Германию. Обещал посетить. Проводил новых друзей на вокзал. Долго целовался с Алинкой. Клялись друг другу помнить и любить вечно. Оба знали, что клятвы не стоит принимать всерьез. Но ведь им было хорошо, разве нет?
К пяти вечера, когда Васильев пришел в зал, от похмельного синдрома не осталось и следа.
ГЛАВА ПЯТАЯ
– Как праздничек? – поинтересовался Юра – Головка не болит?
– Уже прошла,– усмехнулся Васильев.– А у тебя?
– Чего тут болеть, это же кость! – Юра звучно постучал по собственному лбу.– Значит, в форме?
– Пока да. А что будет после тренировки, поручиться не могу.
– Значит, со мной встанешь,– заявил Юра.– У нас с тобой на днях работенка намечается. Интеллигентная. Для людей с культурной внешностью, понял?
– Это у тебя-то культурная внешность? – усмехнулся Васильев.
– А что? – Юра приосанился.– Бородку наклею – и порядок. Во всяком случае поинтеллигентней, чем у Монплезира.
– Это точно. А что за работенка?
– Узнаешь. Тебе понравится.
С бородкой, в строгом костюмчике Юра и впрямь выглядел вполне интеллектуально. Ему даже организовали аристократическую горбинку на носу. Еще бы очки в толстой оправе, и вполне сошел бы за профессора математики. Васильеву тоже организовали бородку, пегую, на русый ежик водрузили черный парик с небольшой лысинкой на макушке, в ноздри засунули какую-то дрянь, а физиономию помазали гримом, отчего Валерий «постарел» минимум лет на пятнадцать. Зато стал депутатом. Вернее, очень похожим на депутата, и звали его теперь не Валерий, а Сергей Семенович. Депутатом Сергей Семенович был мелким, что-то там на районном уровне, но возомнил о себе Бог знает что и не желал подписывать некую бумажку. За что людьми значительно более солидными ему было обещано, что этот Новый год будет последним, который встретит Сергей Семенович. На Новый год господин депутат с семейством тихонько смылся в Эмираты, но когда-нибудь же придется возвращаться…
– Скромненько, скромненько,– заметил Юра, прохаживаясь по четырехкомнатной депутатской квартире. Заглянул в бар, хмыкнул: – Очень скромненько.
– Ты бы лучше у окна не маячил,– предупредил Васильев.
– Не учи отца уши мыть! Это тебе маячить не следует, а я так, секретарь-помощник, жопка с ручкой.
Васильев уселся в кресло, включил телик. По телику гнали лабуду. Но забавную. КВН.
Зазвенел телефон. Вернее, заворковал музыкально. Васильев снял трубку, убедился, что маленький магнитофон аккуратно зафиксирует беседу.
– Ну что, козел, надумал? – поинтересовался собеседник.
– Простите, а с кем я говорю? – спокойно осведомился Валерий.
– Вот я тебе очко порву натрое, избранничек, тогда и узнаешь.
– Что вам нужно? – Васильев придал голосу легкое дрожание.
– А то ты, бля, не знаешь! Не надо целку строить.
– Может, все-таки решим по-хорошему? Как-то договоримся…
– Поздно, Семеныч! Теперь по-хорошему не будет,– но голос собеседника слегка смягчился.– Будешь делать, что скажут. Если не хочешь, чтоб лохматки твои кровянкой ссали. Понял, урод?
– Понял,– буркнул Васильев.– После Рождества я все сделаю. Только вы, пожалуйста, никого не трогайте.
– Не будешь выеживаться, не тронем,– покровительственно заявила трубка.– А сделаем все сегодня.
– Но бумаги…– вяло возразил Васильев.
– Бумаги у нас,– отрезал собеседник.– Сиди дома и жди. И если ты, сука, хоть кому стукнешь, мусорам или еще куда, лучше тебе сразу в окно прыгнуть, понял? Мышкой сиди, понял, нет?
– Понял,– буркнул Васильев.
Он положил трубку, поглядел на Юру.
– Наглый, однако, нынче риелтор пошел,– заметил он.– Я даже обиделся.
– Ничего,– успокоил Юра.– Мы его тоже обидим. Нельзя так с депутатами разговаривать. Неуважение к избирателям! – И ухмыльнулся.
– С нашими свяжемся? – спросил Валерий.
– Телефон может быть на прослушке. С нынешней техникой даже проводки присоединять не надо.
– А если по «трубе»?
– Тоже можно отследить. Это же не спутниковая. Нет, пусть сами контролируют. Наше дело маленькое: упаковать и ленточкой повязать.
Заявились аж четверо. Толстый господин со всеми атрибутами новоруса, два мордоворота, каждый размером со встроенный шкаф, и золотозубый наглец, звонивший по телефону. Мордовороты быстренько обследовали квартиру, обнаружили Юру, прихватили его под руки и представили пред блеклые очи толстяка и золотозубого.
– Я тебе что, бля…– завелся было золотозубый, но толстяк сказал:
– Ша!
Мордовороты обшарили Юру, нашли газовый пистолет, забрали.
– Ты кто? – спросил толстяк.