Чистильщик
Шрифт:
Я прохожу несколько шагов, и скука моя нарастает. Это все из-за города. Невозможно чувствовать себя веселым, когда тебя окружают дома, которым лет под сто. Между домами целые сплетения переулков, по которым каждый уважающий себя наркоман может пройти с закрытыми глазами. В глубине этих переулков живут пациенты Крайстчерча. Если какой-нибудь бизнесмен или бизнесвумен попытаются прогуляться по одному из них, у них больше вероятности повстречаться с Иисусом Христом, чем выйти оттуда не изнасилованными или не обоссанными. Что до шопинга, ну, он здесь популярен настолько, насколько был бы популярен Эдди Мерфи с речью на собрании ку-клукс-клана. Шопинг тут давно вышел из моды, и это видно по объявлениям на витринах магазинов «сдается» или «продается». И, несмотря на все это, припарковаться невозможно.
Если
Воздух мерцает и плывет от жары, поэтому издалека кажется, что асфальт мокрый. Стекла на окнах машин опущены, из окон свисают руки водителей, и пепел с сигарет летит на тротуар. Здесь много машин, слишком много, чтобы можно было перебежать дорогу, поэтому я нажимаю на кнопку светофора и жду. Когда он начинает мигать и пиликать, я жду еще пару секунд, пока не проедут любители проскочить на красный свет, а потом перехожу дорогу. Закатываю рукава. Приятно чувствовать ветерок на руках. Чувствую, как капельки пота стекают у меня по бокам.
2
Часть горной системы полуострова Банкс, непосредственно обращенная к Крайстчерчу.
Две минуты спустя я на работе.
Иду прямо на третий этаж, предпочитая подняться по лестнице; когда занимаешься угоном машин, физической нагрузки в жизни слегка не хватает. Внизу лестница пахнет мочой; чем выше я поднимаюсь, тем больше пахнет хлоркой. На третьем этаже вхожу в конференц-зал, кладу свой портфель на стол и направляюсь к фотографиям на стене.
— Доброе утро, Джо. Как дела?
Я смотрю на мужчину, рядом с которым сел. Шредер — крупный парень, у которого мышц явно больше, чем мозгов. Выглядит он суровым и красивым, похож на главного героя какого-нибудь боевика, но я сомневаюсь, что в нем осталась хоть капля героизма. Он ненавидит этот город так же, как все остальные. Его седые волосы подстрижены ежиком, и такая прическа скорее бы пошла шестидесятилетнему сержанту, чем Шредеру, детективу, специализирующемуся на убийствах. Его лоб и лицо покрыты морщинами от непрерывного стресса, источником которого, несомненно, я и являюсь. В данный момент он пытается выглядеть как детектив, вкалывающий без устали, и благодаря его закатанным на дорогой рубашке рукавам и ослабленному галстуку, ему это вполне удается. Один карандаш у него за ухом, а другой, который он жевал перед моим приходом, в руке. Одна нога чуть выдвинута вперед, как будто он собирался кинуться на стену и начать ее пинать.
— Доброе утро, детектив Шредер. — Я медленно киваю в сторону фотографий, как будто соглашаясь с тем, что я только что сказал. — Есть новые зацепки?
Детектив Шредер ведет это дело и вел его начиная со второго трупа. Он качает головой так, будто сам с собой не согласен, потягивается, уперев ладони в поясницу, и вновь смотрит на фотографии.
— Пока ничего, Джо. Только новые жертвы.
Я даю этой фразе немного повисеть в воздухе. Делаю вид, что задумался над тем, что он сообщил. Думаю и перевариваю. Когда я стою перед полицейским, у меня это всегда занимает больше времени.
— Что? Это произошло этой ночью, детектив Шредер?
Он кивает.
— Этот извращенец вломился к ней в дом.
Его большие кулаки трясутся. Карандаш, который он держит в руке, ломается. Он швыряет его на стол, где уже скопилось небольшое кладбище из сломанных карандашей, и вытаскивает тот, что у него за ухом. У него, наверное, отдельный запас на такие случаи. Он жует карандаш несколько секунд, после чего разворачивается ко мне и опять ломает его пополам.
— Извини, Джо. Ты уж прости меня за грубость.
— Ничего. Вы сказали «жертвы». Значит, их больше, чем одна?
— Еще одна женщина была найдена в багажнике своей машины, припаркованной
Я громко выдыхаю.
— Господи, детектив Шредер, наверное, поэтому вы детектив, а я нет. Ни за что бы не догадался заглянуть в багажник. Она бы до сих пор там лежала, одна-одинешенька и все такое.
Теперь и я, как детектив, трясу кулаками.
— Черт, да я бы всех подвел, — ворчу я про себя, но достаточно громко, чтобы он меня услышал.
— Да не изводи себя так, Джо. Даже я не сообразил заглянуть в багажник сразу. Мы не заметили вторую жертву до утра.
Он врет. Его жесткое лицо смотрит на меня с жалостью.
— Правда?
Он кивает:
— Конечно.
— Можно вам принести кофе, детектив Шредер?
— Ладно, принеси, Джо, только если тебя это не сильно затруднит.
— Да без проблем. Черный, одна ложка сахара, верно?
— Две ложки.
— Точно.
Я заставляю его напоминать мне это каждый раз, когда предлагаю принести ему кофе.
— Можно я свой портфель тут на столе оставлю, детектив Шредер?
— Валяй. А что ты там такое таскаешь?
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь.
— Да так, детектив, бумаги и все такое.
— Так и думал.
Врет. Этот ублюдок думает, что я там обед припрятал, а может, еще и комиксы. Но так или иначе я выхожу из комнаты в коридор и иду мимо десятков сотрудников, констеблей и детективов. Я прохожу несколько рабочих мест, отделенных друг от друга панелями, и прямиком направлюсь к кофейному аппарату. Им легко пользоваться, но, когда им пользуюсь я, все выглядит сложнее, чем есть на самом деле. Меня мучает жажда, и первый стакан я выпиваю залпом, так как он все равно не горячий, и кофе тут надо пить быстро, потому что на вкус он больше напоминает грязь. Большинство копов кивают мне. Это такое немое приветствие, которое сейчас в моде — легкий кивок, слегка приподнятая бровь, — и которое здорово напрягает, когда мимо тебя ходят одни и те же люди. Приходится заводить пустые разговоры. В понедельник это просто, можно спросить, как прошли выходные, по пятницам тоже ничего, можно спросить, что запланировано на выходные, но во все остальные дни это черт знает что.
Я наливаю Шредеру его порцию кофе. Черный. Две ложки сахара.
В последние несколько месяцев полицейский участок оживлялся беготней и толкотней напряженных и нервничающих детективов. В день убийства и на следующий день эта беготня и толкотня достигают своего пика. Весь день, что ни час, проводятся собрания. Напряженно изучаются показания, ищутся существенные улики или несоответствия в информации, поступившей от родных и знакомых жертвы. И вся эта информация собирается исключительно для того, чтобы быть забытой, когда произойдет следующее убийство. После стольких убийств у них по-прежнему нет ни одной зацепки. Я им даже немного сочувствую — столько работы, конца и краю ей не видно, а результата никакого. Весь день мелькают журналисты, рыскающие тут каждый раз, когда появляется информация о том, что найдена новая улика, что опрошен еще один свидетель, или (их любимая новость) что есть новая жертва. Свежие новости гарантируют им большие продажи, а значит, большие доходы с рекламы. Репортеры кидаются с расспросами на любого, кто выглядит как полицейский. Камеры включены, микрофоны настроены. Столько суматохи, и все они игнорируют единственного человека, который действительно мог бы посвятить их в курс дела.
Я несу кофе обратно в конференц-зал. Теперь там появилось еще несколько детективов. Чувствую, как нервозность буквально висит в воздухе — это отчаяние, которое охватывает их, когда они понимают, что не могут отыскать человека, который творит такие вещи с ними и с их городом. Комната пахнет потом и дешевым кремом после бритья. С улыбкой протягиваю Шредеру его кофе. Он меня благодарит. Беру свой портфель и собираюсь уходить; ножи внутри не звенят. Мой офис на том же этаже. В отличие от этих рабочих столов, отгороженных панелями, у меня настоящий офис. Он находится в конце коридора, прямо за туалетами. На двери написано мое имя. Такая маленькая позолоченная металлическая пластина с выгравированными черными буквами. Джо. Без фамилии. Без всяких других инициалов. Просто «Джо». Обычный, будничный Джо. Ну, в общем, я. Обычный и будничный.