Чистый лист
Шрифт:
— Он правда тебя не обидел? — спросил Недич напряженно, когда мы остались вдвоем.
— Ну… он просто делал свою работу, — вынужденно признала я. — Припугнул, конечно, до икоты, особенно когда крысой этой перед носом махал, но действительно не переходил грань. И, мне кажется, он был в своем праве: все-таки это его обязанность — следить за безопасностью. А я действительно вызываю подозрения и тоже не поверила бы во всю ту чушь, которую мы с тобой наплели вчера. В общем, забудь. Надеюсь, Шешель действительно успокоится на этот счет. Непонятно, что в этой крысе такого, если он сразу забыл обо всем? Она собирает информацию, что ли? Следит?
— Или
— А она не могла сбежать от кого-нибудь здесь, в Зоринке? Ну, проводили эксперимент, а она возьми и окажись слишком похожей на обычного грызуна, вот и удрала…
— И это тоже вполне возможно, — развел руками Май. — Но маловероятно, честно говоря. После пропажи такого ценного образца его создатель поднял бы панику. А секретные исследования, которые кто-то проводил украдкой на базе Зоринки… Да ну, ерунда.
— А куда мы, кстати, идем? — запоздало уточнила я, когда Недич уже запирал кабинет.
— Искать Горана, он должен быть в лаборатории. Надо предупредить его, что следственный комитет все-таки на тебя вышел и может начать задавать вопросы ему. Тот факт, что Шешель сбежал, совсем не означает, что он забыл. Кстати, про крысу. Мне показалось или в этот раз ты отреагировала спокойнее? И сейчас выглядишь гораздо лучше.
— Ну да, я как минимум не выключилась и была в сознании. Если это можно считать спокойной реакцией… Но я бы лучше посидела в кресле и глотнула кофе. Или чего покрепче.
— Извини, я как-то не сообразил, — расстроился Май. — Если хочешь, давай вернемся, Стевич подождет.
— Да ладно, мы у него чаю потребуем.
— В лаборатории? Да он нас живьем съест за такую идею, — заверил Недич.
Однако тезка не угадал. Когда мы нашли Стевича вместе с его лаборантами, те уже начали веселье без нас. На столе в углу лаборатории стояла початая бутылка вина, на тарелке лежали нарезанный сыр и какое-то мясо, а взволнованно-радостный Небойша что-то шумно рассказывал, активно жестикулируя. Ему внимал сияющий Горан и на удивление «тепленький» Вук. Странно, я думала, этот белобрысый — слишком правильный для употребления спиртного, даже по серьезному поводу.
— Что празднуем? — растерянно спросил Май.
— А, а вот и экспериментальные образцы! Привет-привет, вы вовремя. — Стевич широко повел рукой, приглашая присоединиться. — Неш, у нас там есть еще стакан?
— За что пьете-то? — вновь попытался добиться ответа Недич. — Имей в виду, нами таки заинтересовался следственный комитет, пришлось все рассказать.
— А, плевать на следаков, — легкомысленно отмахнулся Стевич. — Это успех. Ивичевская премия, да и не только она, у нас в кармане!
— Что вы такое открыли?
— Мы доказали существование белой магии! — гордо заявил Небойша. — И подтвердили спектральную теорию структуры черной магии!
— Эм… вот как? — неуверенно пробормотал Май. — А что это?
— Тьфу! Я у тебя стакан сейчас отберу и отправлю доучиваться, — пригрозил Горан. Хотя посудине, назвав ее стаканом, он польстил, нам выдали одну на двоих пузатую колбу с треснувшим горлом. И наливал туда аспирант через воронку. —
— То есть это, получается, почти одно и то же?
— Если брать состав — да, а форма соединения разная. Ты про явление аллотропии что-нибудь слышал? Вот тут то же самое, только все происходит с магией.
— И что она нам дает, эта белая магия? — вставила я.
— А почему она должна что-то вам давать? — ехидно уточнил Горан. — В рамках нашей Объединяющей теории белая магия — это предмагия, которая была изначально и которая существовала до появления мира. Может быть, она заполняет другие миры или пространство между ними, потому что твое энергетическое поле в момент пробуждения состояло исключительно из нее. Больше того, я почти уверен, что стирание — это насильственное восстановление белой магии из основных цветов. А черная магия — это, выходит, постмагия, то есть относительно стабильный в наших условиях результат слияния трех основных типов. И эти две сложные конструкции, как можно судить на основе исследования вас двоих и еще кое-каких опытов, взаимно компенсируются, разлагаясь на все те же основные цвета. Отсюда же, надо думать, и особенность восприятия Майи, которая не видела черных спектральных меток. Отсюда и изменение структуры магии, ауры и даже отчасти тела Мая после восстановления.
— Изменения тела? — растерялся Недич, настороженно глянув на собственную ладонь.
— Потрясающая наблюдательность, — фыркнул Стевич. — Глаза у тебя посинели. Уникальный феномен. Ладно, за нас, гениальных! — поднял он тост, и никто не стал возражать.
Хотя лично мне было странно, неловко и как-то… буднично. Вроде бы только что, буквально на наших глазах, совершилось великое открытие, которое наверняка перевернет мир, стало радостно за Стевича с его аспирантами, но всерьез восхититься не получалось. Наверное, потому, что я слабо понимала смысл открытия, его масштабы и последствия. Плохо быть необразованной, эх!
— Горан, то есть я правильно понял, что проблем с законом у тебя и Майи не будет, ты сумеешь доказать, что она — не стертая? — все же попытался вернуться к опасной теме Недич.
— Да было бы что доказывать, достаточно с ней поговорить, — легко отмахнулся Стевич. — Любой психиатр сразу поймет, это с самого начала было ясно.
Мы с тезкой обменялись ошарашенными взглядами.
— Погоди, то есть как — с самого начала?! — спросил Май. — Но ты же говорил…
— Ну, говорил, просто кое о чем умолчал, — с благостной, покровительственной улыбкой и без малейшего проблеска раскаяния согласился Горан. — А ты всегда говоришь все, что думаешь?
— Но зачем?!
— Это был самый простой способ заставить вас взаимодействовать, — фыркнул профессор. — Ты жалостливый и благородный, как не пожалеть девушку в беде? А она с самого начала смотрела на тебя неотрывно и чуть ли не облизывалась. Как можно было не воспользоваться такой прекрасной экспериментальной базой?! Превосходные натурные испытания безо всяких усилий и материальных затрат!
— Горан, я… — дрогнувшим от злости голосом начал Май. Потом выдохнул, сжал и разжал кулаки и продолжил мрачно: — Я тебе когда-нибудь морду набью.