Чистый огонь
Шрифт:
Эрвин покрутил его в пальцах:
– Кобель, пять лет, верхняя челюсть слева. Если и укрепляет силу, то только силу кулака, когда покупатель придет требовать свои деньги назад. – Он выпустил зуб из пальцев обратно на поднос.
Лотошник подхватил свои сокровища и припустил на другой конец рынка. Эрвин даже не оглянулся ему вслед. Он знал, как выглядит настоящий зуб бунга – голубоватый, полупрозрачный, рифленый, опалесцирующий. И используется он не для укрепления мужской силы, а для поиска воды под землей, если привязать его на длинный женский волос, лучше светлый. Теми магами, конечно, которые
– Вправляю астрал, вправляю астрал, – бубнил наголо обритый парень, сидевший на замызганном коврике в позе кикиморы Дики во время завтрака.
“Самому бы тебе мозги вправить!” – хмуро глянул на него Эрвин, невольно замедляя шаг, – нет, парень был нормальным. Вправлять мозги нужно было тем, кто пользовался его услугами. Он остановился и начал разглядывать парня, пытаясь понять, что заставляет того зарабатывать на жизнь подобным способом.
Парень почувствовал на себе его взгляд. Покосился на него, неловко заерзал на коврике. Затем, словно вспомнив о чем-то, поднялся с места, смотал свой коврик и скрылся в толпе.
Нет, решил Эрвин, так он зарабатывать не будет. Лучше уж совсем без магии. Эта мысль болезненно отозвалась в нем. Сколько он себя помнил, он жил магией, думал о магии, готовился к магии. Он должен был стать магом, и никем иным, и внутренне соглашался с этим. Неужели не найдется занятия поприличнее?
Он пошел дальше.
Обогнув прилавок с пряностями, Эрвин чуть не налетел на высокого мосластого мужика с буйной гривой черных волос. В гриву входили также усы и борода. Все это было не стрижено и не чесано, вероятно, с юношеских лет, а поскольку мужик переходил из зрелого возраста в пожилой, в них такое творилось…
– Снимаю порчу! – провозглашал он. – Навожу порчу!
Эрвин отступил в сторону, чтобы случайно не прийти в контакт с буйной растительностью специалиста по порче. Этот без работы не останется – сначала наведет, а потом сам же и снимет. Однако в девяноста девяти случаях из ста все это было надуманным, и такие вот лохматые мужики наживались на простаках, которые вбивали себе в голову, что на них навели порчу, а затем сняли.
Чуден, прямо скажем, белый свет.
Мужик покосился на Эрвина и замолчал, проходя мимо. Затем из конца ряда снова донеслось: “Снимаю порчу! Навожу порчу!”
Следующим оказался ряд, где продавались амулеты.
Эрвин пошел вдоль ряда, останавливаясь у каждого прилавка. Большинство продающихся здесь поделок не имели на себе никаких следов магии, и он хорошо понимал почему – чтобы сделать настоящий амулет, иногда уходят годы.
В академии огромное внимание уделялось науке об амулетах. Их свойствам, особенностям, способам изготовления, используемым для них веществам, совместимости с носителями. Еще бы – это была одна из основных работ, которую наниматели требовали от магов. Эрвин знал, как создавать личные амулеты и родовые реликвии, охранные амулеты, стимулирующие и приносящие удачу. Однако сам он никогда не стал бы носить никакого амулета – он отлично знал и оборотную сторону их использования.
Среди людей было распространено поверье, что потеря амулета приносит несчастье. Некоторые из них действительно обладали подобными свойствами, но далеко не все. На самом деле люди просто привыкали к удобству пользования амулетами, поэтому их потеря воспринималась как несчастье. Кроме того, если амулет обеспечивал какое-то качество, человек не чувствовал необходимости развивать его у себя и с потерей амулета оказывался ущербным.
Сам Эрвин никогда не связал бы себя с амулетом. Он никогда не поставил бы себя в зависимость от кусочка камня, металла или кожи. Он предпочитал зависеть только от самого себя.
Он был уверен, что ношение амулетов – это для иждивенцев и безнадежных растяп.
– Хочешь узнать свое будущее, паренек? – раздался сзади приятный женский голос. Слова вонзились ему в спину, создавая безошибочное ощущение, что они обращены к нему.
Эрвин тревожно нахмурился – предсказание будущего считалось таким магическим действием, с которым нужно было обращаться очень осторожно. Не оглядываясь, он продолжил путь в надежде, что предсказательница отстанет.
– Хоть на год, хоть на пять лет, хоть на всю жизнь, – шла она за ним и перечисляла ему в спину. – У тебя есть девушка? Хочешь знать ее…
Эрвин резко повернулся назад.
– Ой…
Перед ним стояла женщина. Пожилая, примерно втрое старше его, но моложавая. Круглолицая, с миндалевидными карими глазами и темно-каштановыми с сильной проседью волосами, распущенными по плечам. Красная косынка, завязанная сзади на узел и проходящая низко над бровями, делала ее круглое лицо еще круглее. На ее груди поблескивало несколько рядов дешевых бус, с плеч сползала пестрая шаль, завязанная спереди узлом.
Она была одета не по возрасту ярко, но не это так удивило Эрвина – гуляя по рынку, он успел повидать и не такое. Больше всего его в ней поражало выражение лица, на котором отразилась такая растерянность, какую можно увидеть только у очень маленькой девочки, пойманной за кражей варенья из буфета.
– Простите… – пролепетала женщина. Растерянность в ее голосе довершала ее сходство с маленькой девочкой. – Меньше всего я ожидала встретить здесь академика…
Неужели это было так заметно? Неужели поэтому все эти лжемаги и полумаги разбегались при его появлении, словно тараканы по щелям при виде зажженной свечки?
– Я больше не академик, – сказал Эрвин. – Меня отчислили за нарушение дисциплины.
Он усмехнулся про себя – интересно, как он будет рассказывать ей эту историю с блохами, если она задаст естественный вопрос, за какое нарушение его отчислили? В конце концов, он не обязан отвечать ей.
Но женщина ничего не спросила. Она на мгновение забыла об Эрвине, охваченная какой-то мыслью.
– За дисциплину? – повторила она про себя. – Неужели Неукротимый так постарел?
Эрвин не понял, кого она имеет в виду. Изумление схлынуло, и он вспомнил, что собирался ей сказать.
– Разве вам не известно, что предсказание будущего делает почти невозможным его изменение? – строго спросил он.
Карие миндалевидные глаза обратились на него.
– Известно, – сказала она, – но люди хотят знать будущее не для того, чтобы его менять. Они хотят его знать, чтобы обсуждать с соседями, хвалиться им или жаловаться на него. Кроме того, я никогда не предсказываю плохого. Когда я вижу что-то очень плохое, я лучше промолчу.