Чокнутые детки
Шрифт:
«Прокутилка» по простоте душевной её хозяина и в виде исключения порой работает «до самого последнего важного клиента».
Категорию «самости и важности» вполне демократически определяет Павел Чешович Кюхель. Он – владелец трактира, он же болтун – каких поискать, он официант, разливальщик, повар.
Он же – коллекционер забытых портмоне, которые, вероятно уже пустыми, а на самом деле кто его знает, выставляются в остеклённой витрине, витрина запирается на ключ и…
И годами эти важные штучки дожидаются своих владельцев.
Приходит как-то раз
– О! Никакой мой кошелёк объявился, – восклицает он. И подзывает хозяина.
Пытается объяснить. Так, мол, и так. Что это, мол, в витрине пылится. Похоже будто на его имущество. А отдать вещь они не соизволят ли теперь, коли не отдали тогда? Лет пять-семь назад. Что он сам постарел за эти пять-семь, он, конечно, подумал. И решил, что его тут забыли. И что придётся бороться теперь за свой кошелёк.
Ага, забудешь такого ломтя, при деньгах, а сам сухой как баранка, что под буфетом уж второй год как прозябает. Не кормит что ли его бабёха евонная? Морда не в пузо огромная, со шрамом, и свежий фингал под глазом. Кадык гуляет при каждом слове. Забияка, по всему видно. Но пронырливый. Своего не упустит.
Кутька все лица помнит. А эту морду тем более. Как фотографию актёра-любимчика. Правда, подретушированную временем.
– Он это, тот самый, с Москвы, – шепчет шефу.
– А я и сам знаю, что он. А порядок требуется соблюдать, Кутя. Иначе из почёта выйдем… при попустительстве-то таком.
Странные тут порядки, следует заметить! С элементом, так сказать, бюрократии.
– Так и было, голубчик, вероятно, – примерно такие слова сказал Кюхель соискателю кошелька. – Мы внутрь не заглядывали, драгоценный мой. Что внутри – не знаем. Если Ваше, то вернём, даже не сумлевайтесь. А порядок он… он требует соблюсти некоторые тонкости, дорогой наш, как там Вас по батюшке и вообще. Напомните-ка нам.
Претендент напомнил.
– И что за особенности Вы упомянули? – спрашивает сей кент.
Тут Кюхель воткнул палец в потолок и громогласно обратился к присутствующим, типа господа, мол извините, типа тут требуется некоторое их внимание, так сказать и прочее, что требуется в таких случаях!
Господа повернулись лицами к Кюхелю и потребовали продолжения.
Там:
– Господа, прошу вас кого-нибудь одного, ненадолго, засвидетельствовать так сказать… чтобы протокольно. Дело такое. Дело чести, заведения нашего и сего уважаемого господина надо не обидеть, – подойдите уж, мол, кто-нибудь, будьте так добры.
Вместо одного у стойки собирается добрый десяток любопытных добряков. Это им вроде спектакля.
Соискатель называет примерную сумму и купюрки.
Ничто не совпадает как обычно. Попахивает разводом, с одной стороны. С другой стороны все знают, что тут ровно наоборот, только соискатель немного постарел, и потому позабыл детали и теперь тушуется.
Кюхель меж тем назначает второй тур, щадя бедолагу. Он даже делает мутные подсказки, которые не так-то просто угадать.
С четвёртого раза что-то начинает походить на правду. Любопытные советуют Кюхелю прекратить мучительство над господином и вернуть кошелёк.
Под аплодисметы собравшихся кошелёк приобретает хозяина, честь заведения подтверждена, и сумма в кошельке оказалась немалой. Этой суммы вполне достаточно чтобы отблагодарить каждого участника сценки бокалом самого лучшего пива. Добёр бобёр оказался! А вы: шрамы, морда, сухарь!
Питиё затягивается. Из бытового приключения оно превращается в банальную выпивку. Вскорости забывается и причина всплеска пития, и виновник создания сей благодатной атмосферы.
Итак, мы видим, что шансы на возврат потерянных здесь денег есть. Из чего делается вывод, что заведение-то порядочное!
Где Вы такое в последний раз видели?
То-то и оно, похоже сие дело на сказочку для детей.
Относительно же упомянутых до этого случая «самости и важности» клиентов-завсегдатаев, то последние, самые незаурядные клиенты этой категории это, во-первых, иногородний, не молодой, и не совсем старый, но, тем не менее, уже бывший полицейский чин Серж Прохорович Долбанек.
Он с роскошными баками, подцепленными снизу, и с тонкими концами, завёрнутыми на заросшие уши-пельмени.
Он с липовым пенсне (стекло плоское, как грань Посольского Штофа, что на варшавской полке) … а пенсне на золотой верёвочке.
Имеются скреплённые оловянной пайкой две половины от карманных часов швейцарского производства с рассечённой надписью на них: «За боевые заслуги – тут склейка – в боях с туркестанскими ба».
«Ба» обозначает, разумеется, «банды», но на «нды» русскому гравёру не хватило места.
Маленькая стрелка фамильных часов остановились навечно на цифре «9» в правой половине хронометра.
Большая – на левой.
В девять часов утра XVII-го столетия при переходе границы дед Долбанека потерял бы не только часы, но и самоё жизнь.
Но, так уж бывает, что пуговицы, ордена, кошельки с монетами, а равно пряжки, портупеи, погоны и особенно часы порой жертвуют собой ради спасения их владельца, беззаветно подставляясь под пули и под острые, как бритва, ятаганы.
– Носите на себе больше металлических предметов, – говорили всегда будущим воинам всех родов войск, особенно уланам, драгунам, казакам.
– Не стесняйтесь бряцалок, не снимайте касок ни в жару, ни в снег, даже при запланированном и прекрасно исполняемом под барабан отступлении.
Стоимость ремонта равна тройной стоимости самих часов. Вероятность успеха такая же, как у серии операций на больном, разорванном посередине.
Девятка будет мозолить взор нынешнего хозяина до гробовой доски.
Половинки уникальных часов – предмет гордости и повод для военных бесед. Наш Долбанек определяет время на глаз с максимальной ошибкой в десять минут. Так что он особенно не переживает. Вот что значит опыт! Ура окопам! Вот что значит высшая военная учёба! Ура училищам! Ура казарме! Ура полевой кухне, ура Суворову, ура всему, что помогло воспитать таких крепких и доблестных воинов!