Чтение. Письмо. Эссе о литературе
Шрифт:
Мастер розыгрыша всегда остается загадкой. Он манипулирует другими, но когда в конце концов он снимает маску, его жертвы ничего не узнают о нем — только о себе. Они понимают, каким образом их ввели в заблуждение, не понимают только, почему именно их? И на вопрос: «Зачем ты это сделал?» — шутник ответит именно так, как ответил Яго: «Все сказано… [38]
Нельзя сказать, что, обманывая, шутник решает какую-то конкретную задачу, соответствующую его природным наклонностям, — он всего лишь демонстрирует слабости других, и все, что ему после этого остается сделать, — это поклониться и уйти со сцены. Люди занимают его до тех пор, пока они не узнают о его существовании, после этого он уже не может их дурачить и всякие отношения между ними прекращаются.
38
«Отелло».
Шутник ни во что не ставит своих подопытных кроликов, но вместе с тем он завидует им, потому что их чувства, их наивные мечты, их заблуждения — настоящие, а у него самого нет своих чувств и желаний. Его цель — одурачить других — ставит его существование в полную зависимость от чужой жизни; когда он остается один, он — ничто. То, что Яго говорит о себе: «Не то я, чем кажусь» [39] , — справедливо и является отрицанием Божьего «Я есмь Сущий». Если слово «повод» взять в его обычном значении, подразумевающем положительную практическую цель, вроде телесных удовольствий, денег, почестей и т. п. то придется признать, что шутнику не всегда нужен повод. И все же мастер розыгрышей не может без них обойтись, это как азарт картежника, но тут тяга с отрицательным знаком, она рождается из страха перед внутренней неполнотой, из страха быть никем. В каждом шутнике, для которого любовь к розыгрышам превратилась в страсть, есть и злые чувства: ненависть к себе он переносит на окружающих, и самым крайним ее выражением может быть ненависть ко всему сущему.
39
Там же. Акт I, сцена 1.
Заявление Яго: «Не то я, чем кажусь» — очень хорошо поясняется в «Кредо», которое Бойто [40] написал для него в своем либретто к опере Верди.
Credo in un Dio crudel che m'ha creato
Simile a se, e che nell'ira io nomo.
Dall vilta d'un germe e d'un atomo
Vile son nato,
Son scellerato
Perche son uomo:
Е sento il fango originario in me
E credo l'uom gioco d'iniqua sorte
Dal germe della culla
40
Арриго Бойто (1842–1918), итальянский композитор и поэт.
Al verme dell'avel.
Vien dopo tanto irrision la Morte
E poi? La Morte e il Nulla [41] .
Точно так же к Яго можно отнести стихотворение Валери «Ebauche d'un serpent* («След змия»). Змий говорит Создателю:
О Vanite! Cause Premiere!
Celui qui regne dans les Cieux
D'une voix qui fut la lumiere
Ouvrit l'univers spacieux.
Comme las de son pur spectacle
Dieu lui-meme a rompu l'obstacle
41
Жестокость Бога постигаю в вере.
В земном подобии творца,
Из семени возникший, из яйца,
Его я призываю в гневе.
Я — негодяй, игрушка провиденья,
Ничтожество, но все же человек,
Несущий первородный грех
От семени во чреве и до тленья.
Прервав печалей ряд, приходит смерть,
Чтобы забвеньем жизнь мою стереть.
(Перевод О. Морозовой.)
De sa parfaite eternite;
II se fit Celui qui dissipe
En consequences son Principe,
En etoiles son Unite [42] .
А о себе так:
Je suis Celui qui modifie [43] .
Поистине идеальный девиз для Яго.
Поскольку Яго стремится к небытию, он должен уничтожить не только других, но и себя тоже. Когда Отелло и Дездемона умирают, его дело сделано, он «отслужил».
42
Тщеславье — предопределенье:
Бог создал свет
И голосом творца
Открыл врата Вселенной
Устав от своего же отраженья,
Он изваял себя во множестве начал
И, погубив свое единство,
Вселенную на звезды разбросал.
(Перевод О. Морозовой.)
43
Я — мастер перемен (франц.).
Чтобы донести это до зрителя, актер, играющий роль Яго, должен показать резкий контраст между манерой поведения Яго, когда рядом с ним кто-то есть, и тем, как он ведет себя, когда остается один.
На людях актер, играющий Яго, должен проявить чудеса виртуозности, используя всевозможные приемы драматического мастерства (за которые так превозносят великих артистов): точность движений, жестов, мимики, дикции, интонаций, четкость реплик, и кроме того, от него требуется умение быстро перевоплощаться, потому что «искренних Яго» столько же, сколько у него собеседников, и у каждого свой Яго — и у Родриго, и у Кассио, и у Отелло, и у Дездемоны. Оставаясь один, актер, напротив, должен показать весь спектр технических недочетов, за которые принято критиковать плохих артистов. Он должен как бы забыть, что находится на сцене, и произносить свои монологи так, чтобы они казались бессмыслицей. Говорить он должен монотонно, бесстрастно, бормоча и запинаясь, смолкая там, где стих не требует паузы, делая логические ударения не там, где надо, и т. п.
* * *
Если Яго по своей природе так одинок, что не привязан ни к месту, ни ко времени (он может оказаться в любое время во всяком месте), то жертвы его интриг — это жители шекспировской Венеции. Чтобы персонаж был интересен с драматургической точки зрения, он должен быть немного не в ладу с обществом, к которому принадлежит, но полное отчуждение обычно свидетельствует о неприятии им определенной общественной ситуации.
Шекспировская Венеция — это торговый город, где ценятся не ратные подвиги, а преумножение богатств. Однако, как всякая человеческая организация, венецианское общество имеет своих врагов — торговых конкурентов, пиратов и т. п. от которых оно вынуждено обороняться, иногда с применением силы. Поскольку общество, основанное на торговле, считает войну крайне нежелательным, но порой необходимым делом (в отличие от феодальной аристократии, видевшей в этом своего рода игру), старая феодальная повинность заменена услугами профессиональных военных, охраняющих интересы города-государства.
В профессиональной армии воинский чин зависит не от социального положения вне службы, а только от военных успехов. В отличие от рыцаря-феодала, который и в дальних странствиях знал, что у него есть собственный дом, куда он вернется после очередного похода, для профессионального военного дом — это походный лагерь, который в любой момент можно свернуть и отправиться туда, куда пошлют его городские власти. Вероятно, рассказ Отелло о своей солдатской жизни, проходившей в дальних странах среди экзотических пейзажей, показался бы Хотсперу странным, лишенным рыцарского духа и вообще неинтересным.
В профессиональной армии свои правила, там действует своя система ценностей, отличная от гражданской. В «Отелло» показано не одно общество, а два — город Венеция и его армия. Единственный персонаж, в равной степени далекий от того и от другого общества, который поэтому может с легкостью притворяться своим среди тех и других, — это Яго. С военными он изображает солдафона, но, встретив Дездемону по прибытии на Кипр, он говорит, как персонаж из «Бесплодных усилий любви». Замечание Кассио:
Он режет начистоту. Это человек военный, а не ученый, —
вызвано завистью: Яго превзошел его в умении вести любезно-непринужденный разговор, хотя Кассио казалось, что в этом пальма первенства должна принадлежать ему.
Родриго нигде не чувствует себя уверенно: ни среди горожан, ни среди солдат. У него нет того обаяния, которое могло бы привлечь к нему женщин, нет отваги и решимости — качеств, необходимых в армии. Положительная сторона его характера, пока Яго не испортил его окончательно, — это его скромность: он знает свое место и на большее не претендует. Но при Яго он становится этаким Берти Вустером [44] , и похоже, мысль о том, что сердце Дездемоны можно смягчить дорогими подарками, подбросил ему именно Яго.
44
Персонаж многих произведений Г. П. Вудхауса — молодой лондонский шалопай, которого всегда опекает верный слуга Дживз.