Шрифт:
В то время вряд ли кто предполагал, что событие, которое совершается в Новокузнецке, существенно изменит судьбу России, США и всей Земли. Часы у почтамта показывали… Впрочем, это неважно. На Кремлевских курантах тогда было… Очевидно, на четыре часа меньше. Важно, что тот мужик с крылышками в черном, сидевший на скамейке парка Гагарина, рассуждал примерно так:
— Железный век человечества сменился атомным, в котором люди
Судя по высказываниям на эту тему различных российских и иноземных деятелей, собиравшим у телевизоров и на митингах весьма пестрые аудитории, люди выродились, подобно динозаврам, и их эпоха должна закончиться. Он так решил.
В ближайшем кинотеатре демонстрировался фильм «9 1/2 недель», увидеть который однажды — уже несчастье в жизни. Но в зале собрались зрители, чтобы увидеть фильм во второй, а то и в третий раз. Мимо по улице прошла группа девушек, судача о модных вещах, малоприкрывающих тело, высоко отзываясь о низменных состояниях души, о прекрасном в половых извращениях и о достижениях в упадке нравов — студентки, будущие педагоги. Во всем мире дела обстояли не лучше. Увы, человечество не могло дольше существовать. А значит, пора.
Время остановилось. Где-то в мировом пространстве взорвалась психотропная бомба. Небо лопнуло. Волны обошли Землю. Люди бросились к водоемам — озерам, речкам, болотам, колодцам, морям и океанам — и все потонули. Даже те, кто был в пустынях, захлебнулись глотками воды из фляжек или бутылок. Остальные умерли от жажды. Земля очистилась, она была готова принять существ следующей эпохи.
И пока время стояло, мужик, сидевший в парке Гагарина, соображал, какими существами должна заселиться Земля.
Приходилось выбирать из того, что осталось, — никто не намеревался снова замешивать глину для вылепки Адама. А на Земле осталось немало животных, птиц и насекомых. Но, боже, какими они все стали зависимыми от цивилизации, пока царствовал человек! Голуби, питающиеся отбросами из городских мусорных контейнеров, зайцы на сельхозугодьях, пумы в зоопарках… Можно было, конечно, попробовать избрать для продолжения жизни кого-то из них — например, крыс или тараканов… Но ведь творцу не все равно с кем жить.
Для этой цели не подошли бы и коровы. Нет, стоило решить — и развилась бы на планете цивилизация коров. Но как представил мужик из парка Гагарина, что все сохранившиеся дома и дворцы культуры превратятся в хлев, а Новокузнецк — в большой скотный двор, где телята будут удивляться картинам в музее изобразительных искусств и художественных салонах… Оруэлл такого не предвидел. По той же причине он отверг других представителей фауны: должна же быть в событиях причинно-следственная связь. Иначе не избежать момента, когда какие-нибудь цивилизованные хорьки станут недоумевать, как вообще могла зародиться жизнь на совершенно неприспособленной для этого планете.
Поэтому для продолжения традиции жизни он выбрал неодушевленные создания — из гипса, мрамора и бронзы… Это не противоречило истории: были же в свое время созданы люди медного века из древка копья, железного — из камня… В данном случае не стоило труда придавать избранным благородные формы — ведь он решил оживить…памятники.
Сколько тысячелетий люди увековечивали лучших своих представителей, их красоту, силу, мудрость. Если и осталось что-то ценного от эпохи людей, все осталось в памятниках. Они — достойные продолжатели земной культуры. Разве не приятно снова встретить на улице живого Ломоносова, Пушкина, Михайлу Волкова? Да и обещал же Господь воскресение из мертвых лучшим представителям человечества. Почему бы не таким способом?
Он решил…
И время пошло.
Часы у почтамта показывали все то же, ничего не значащее время, когда ожил Ленин, сошел со своего пьедестала в Кузнецком районе, огляделся и понял, что предстоит все начинать сначала. В Центральном районе с постамента спрыгнул Маяковский и не поверил, что это город-сад. В саду металлургов разогнули спины искалеченные сталевары.
В Москве ожили Минин и Пожарский и тоже поняли, что все их прошлые труды напрасны. Одновременно из своих постаментов сбежали: Иван Грозный, Петр I и Ермак работы скульптора Антокольского, Лермонтов и Кутузов в Петербурге, парень, играющий в бабки, и бюст Крылова из Третьяковской галереи, молочница с разбитым кувшином из Царского Села и нимфы, несущие сферы… Помимо древних императоров в Риме высыпали на улицы булочник Эврисак и его жена Антистия, Гай Целий Сатуринин Логмаций, Друз Старший, Тит, Нерва, Антоний Пий… Во Франции к выступившим скульптурам римских воинов присоединились целые полчища знаменитых и малоизвестных личностей, как и в Бельгии, Дании, Германии…
Золотой век памятников начался. Они были так похожи на людей. Они были такими же разными, и каждый хотел от жизни своего. Памятник Колумба — новых вест-индий, памятники королей — собственных царств, памятники ученых — признанных открытий, памятники узников — свободы и революций, памятники воинов — побед, памятники деятелей искусств — невозможного совершенства.
— Коммунизм! — кричали памятники Мао Цзе Дуна в Китае.
— Куда вы прете против законов природы? — недоумевали Ньютоны.
— В первую очередь берем банки, «Интернет» и авиабазы, — ожившие во многих города Ленины принимались за дело.
— Вот что значит кадры! Доверь создание рая дуракам, и они построят ад! — возмущался Мартин Лютер Кинг. — Где этот мужик с крылышками… сатана? Спрятался, небось, где-нибудь в Сибири, в захолустном городке…
— Вы противоречите своей натуре, — заметили ему. — Мартин Лютер Кинг никогда не говорил такого.
— Да плевать, чего он не говорил! Я не Мартин Лютер Кинг, я его памятник!
— Господа, у меня дикое желание отколоть кому-нибудь нос или ухо, — угрюмо признался памятник Ермаку.
Минин и Пожарский собирали ополчение из бюстов.
В Америке статуя Свободы бросилась в океан и добровольно утопилась от такой жизни. И маленькие христосики сошли с нательных крестиков, и большие — с икон и распятий церковных, все изможденные, с ранами кровоточащими и принялись проповедовать жизнь иную.
Мужик в парке Гагарина окаменел: «Надо же было наслушаться человеческих речей… Вот что случается, если всех слушать, как правильно жить».