Что это было?
Шрифт:
– Может ты мне все-таки расскажешь, что у тебя здесь произошло? – Возбужденно заговорил Петрович.
– Конечно, все расскажу, ты не переживай, Паша, – ответил я и, похлопав товарища по плечу, усадил его обратно в кресло.
Я не обманул Петровича и начал рассказывать ему свои ночные видения с самого начала. Как я встретился с маленькой Алиной в сквере, о том, как долго мы гуляли с ней по его осенним аллеям и про то, как она вдруг оставила меня, войдя в красный куст. Я не утаил от него и то, как необычное растение с красной листвой,
Петрович меня слушал внимательно и не перебивал, а я напомнил ему о его ночном звонке на стационарный телефон.
– Да, не звонил я тебе! – Возразил он, а я продолжил:
– Как же так, Петрович? Ты же мне сообщил, что встречался с незнакомкой, а мне посоветовал дожидаться ее дома.
– Не звонил я, ей Богу! – Оправдывался Петрович.
– Да, ладно, это теперь не столь важно, – ответил я и продолжил, – важно то, что она вскоре появилась у меня в комнате, и взялась она, Павел Петрович, ниоткуда…
Петрович замер в ожидании рассказа, а я подошел к столу, где лежала рукопись и, указывая на стул у компьютера, заявил:
– Вот здесь она сидела и смотрела рукопись романа. Мы долго молчали. Я не решался нарушить паузу, а она, повернувшись ко мне, сказала, что там, где речь идет о переживаниях журналиста, желательно включить его стихотворение, адресованное его дочке.
– Что за стихотворение? – Осторожно спросил Петрович, будто боялся сбить меня с темы, – это то четверостишие, что ты мне читал?
– Нет, это другое, – ответил я и продолжил, – есть у него небольшое стихотворение, посвященное Алине. Конечно, это далеко не Лермонтов и не Блок, но за душу берет. Да, я тебе его сейчас прочитаю.
Я стал рыться в бумагах на столе, а Петрович спросил:
– А, что тебя толкнуло написать свой роман? Ты же не писатель?
– Большое желание рассказать людям, то что я узнал за время пребывания в другом мире. И это, Петрович, даже не совсем моя воля, это скорее наказ, пожелания сверху… А писателем я уже был, был и поэтом, я даже помню некоторые свои произведения, правда это было давно. Тогда, когда я страстно любил одну женщину.
– Ты любил? А ну, расскажи.
– В другой раз, Павел Петрович, а сейчас лучше послушай стихотворение нашего журналиста.
Я взял листок и стал читать:
«Еще дышу и все мечтаю,
Что ты придешь и надо мной,
Мой луч надежды замерцает,
Я буду знать, что ты со мной!
Но время быстро пролетает.
Дышать и жить мне все трудней.
Надежда встречи увядает,
И растворяет образ твой.
Ты с каждым днем все дальше, дальше,
Тебя
В твоих словах все больше фальши,
Мне лучше б этого не знать.
Ведь для меня ты – добрый гений!
Мой лучик солнца золотой!
Мой воздух чистых вдохновений,
Моей надежды добрый звон!
Прощай любовь, прощай надежда.
Я больше жить так не могу.
Я ухожу и может вечность,
Вернет мне девочку мою!».
Мы помолчали и Петрович спросил:
– Почему же он с ней не поговорил, не объяснился?
– Я думаю, Паша, что он не хотел увидеть в ней то, чего боялся увидеть. А так она для него осталась доброй и лаской дочкой. Но они потом обязательно встретятся, он же не зря напомнил о вечности.
– Да, Витя, ты не только хороший писатель и рассказчик, ты еще большой философ и психолог, это я тебе, как специалист говорю.
– Я, конечно, польщен твоими комплиментами, но давай, Павел Петрович, вернемся к нашей загадочной незнакомке.
– Ну, и чем закончилась ваша встреча? – Спросил Петрович.
– Закончилась она, Паша, так же внезапно, как и началась. На прощание Алина взяла мою руку и вдруг заглянув мне в глаза, попросила прощения за эту глупую и высокомерную девчонку.
– За Алину – дочь журналиста? – Спросил Петрович.
Я кивнул головой, а он поинтересовался:
– И это все?
– Потом она пообещала скорую встречу и подвела меня к окну. При свете луны я увидел необычный город с высокими домами и башнями. Он начинался сразу за нашим двором и тянулся до самого горизонта. Вдруг небо озарилось зарницей, и незнакомка исчезла. Шторы на окне закачались от сквозняка, а рукопись на столе, прошуршав листами, собралась в ровную стопку.
Я вздохнул и посмотрел на Петровича.
Он как-то украдкой посмотрел на роман и тихо заявил:
– Но это же мистика! В это никто не поверит…
– А ты-то веришь?
– Я? – Переспросил Петрович, – конечно, верю. Я видел твое воскрешение, я был свидетелем этого удивительного случая. Но люди?..
– Для этого я и написал свой роман, Паша, написал от первого лица, как очевидец тех мистических явлений, как ты их называешь.
Петрович хотел мне возразить, а я продолжил:
– Неважно сколько людей мне поверит и неважно на какой полке роман будет стоять в книжном магазине, главное в нем то, что он дает тему для размышления. И если хоть один человек, прочитав его, задумается и ему вдруг захочется делать добро, то тогда мистика и не такое великое чудо!.. Неправда ли, Петрович?