Что такое реальность? Концепт
Шрифт:
Допустим, я вижу некого человека, который идёт по коридору Высшей школы методологии (предположим, что у меня нет истинных галлюцинаций и всё это происходит в действительности).
Итак, он – этот человек – реален как объект внешнего мира, и я его воспринимаю соответствующим образом (всё это происходит). Но он совершенно так же реален, и как моё представление о нём: мой мозг содержит образ этого человека (и это тоже то, что происходит) – я знаю, сколько ему лет, чем он занимается, женат или разведён и т. д., и т. п.
Он не идёт по коридору с табличкой, на которой всё это написано. Соответствующая
То есть у меня в голове есть образ этого человека (и сейчас он активизируется) куда более объёмный и содержательный, нежели «объективная реальность», которую я могу «объективно» воспринять, обнаружив «какого-то» человека посреди коридора.
Так, кого же я сейчас вижу в коридоре – «объективного» человека, или то, что я «субъективно» о нём думаю? Что для меня важнее – увидеть его «объективно» или увидеть то, что я (мой мозг) о нём знаю? Что, так сказать, более реально? Можем ли мы вообще задаться таким вопросом?
«Более» или «менее» реально?
Развернём ситуацию шире. Пока мы не учли, например, что у человека из коридора есть в голове какой-то образ меня («табличка» на мой счёт), а главное – его собственный. У него есть набор знаний о нём самом, о том, что он есть как то, что с ним происходит (он знает, например, что у него болит голова, кто его раздражает, о ком или о чём он мечтает, сколько денег у него осталось до зарплаты, – всё это реальность).
Теперь предположим, что речь идёт о моём пациенте. У него есть его собственный образ себя, и у меня есть его образ. Может ли быть, что я, как психотерапевт, знаю о нём больше, чем он сам о себе знает? Разумеется, по крайней мере, в какой-то части. Например, если мне известен его диагноз, я в курсе множества нюансов, о которых сам пациент, возможно, и не подозревает. Представим, что у него рак, мы оба об этом знаем, но он профан в медицине. Очевидно, что я знаю больше.
Итак, можем ли мы понять, что в пространстве реальности более реально?
Допустим, некий врач обследовал Людвига Витгенштейна и получил массу «объективных данных» на его счёт. Я никогда не видел Людвига Витгенштейна (и даже теоретически не имел такой возможности), но многое знаю о нём – из его философских работ, тайных дневников, писем и воспоминаний других людей (не понимаю, правда, насколько всё это может быть «объективным» или «субъективным»).
Итак, у кого – у меня или у лечащего врача этого философа – более реальный Витгенштейн?
Ответить на этот вопрос при всём желании не представляется возможным, хотя, казалось бы, ответ должен быть очевиден – «объективная» картина лечащего доктора куда точнее моей.
Итак, вопрос выглядит абсурдным, но давайте приглядимся к нему внимательнее.
Резонно, например, спросить: одного ли и того же Витгенштейна мы с его лечащим врачом имеем в виду? Я говорю о том, что происходит с мыслью Витгенштейна, он – о том, что происходит с телом Витгенштейна.
Казалось бы, это всё объясняет. Но можно ли считать, что тело Витгенштейна и его мысль никак не связаны, если и то, и другое очевидно происходит (или как сказал бы сам Людвиг – чему «случилось быть»)?
Продвинемся чуть дальше – сопоставим не тело и мысль философа, а, например, его мысль и сексуальную ориентацию.
Витгенштейн отрицал, что его гомосексуальность как-то повлияла на его философию (об этом мы знаем со слов человека, который задал ему этот глупый вопрос). Но даже если Витгенштейн так думал, что не факт, трудно представить, что его сексуальность никак не повлияла на его психологию (о чём со всей очевидностью, кстати сказать, свидетельствуют дневники философа).
Что же получается? Отрицать влияние психологии человека на его философские суждения было бы нелепо, а говорить о его психологии, не учитывая сексуальную ориентацию, странно (тем более если речь идёт о весьма нетолерантном обществе, запретах, концепции греха и т. д.).
Но где в теле человека начинается и заканчивается сексуальная ориентация? А если она вообще наследственная – эта ориентация? Двое из трех братьев Людвига, покончивших жизнь самоубийством, были гомосексуальны. Так что без «тела», надо полагать, не обошлось.
Так или иначе, но конструкция – «более» реально, «менее» реально – никак не применима к реальности. Что-то или происходит, или не происходит. Здесь нет промежуточных положений.
Можно, наверное, говорить о том, что факты, обнаруживаемые нами в пространстве реальности, могут располагаться ближе или дальше от какого-то другого факта реальности (того, что происходит), но нельзя говорить, что один факт «лучше» (реальнее) или «хуже» (нереальнее) другого.
Попытки «разрезать» реальность, отделяя таким образом одни факты реальности от других, естественны для внутреннего устройства нашего языка, требующего выделить, зафиксировать и противопоставить.
Но вся эта столь привычная нам логика языка, как мы видели на примере «я», «наблюдателя», «объективного/субъективного» и проч., никаким образом не соответствует реальности.
Внутренне устройство языка прячет реальность от нас, воздвигает ложные конструкции, устанавливает несуществующие в действительности границы, фиксирует (сепарирует и останавливает) то, что происходит (то есть фальсифицирует), но выдаёт полученный результат за отчёт о том, что происходит на самом деле.
Мы полагаем, например, что использование глаголов – это способ сказать о том, что происходит. Но это только иллюзия. В действительности любое слово, а глаголы в особенности, сворачивает происходящее как бы внутрь самого себя [© С. Пинкер]. Язык не способен схватить процессуальность (это, надо полагать, и в принципе невозможно).
Именно в этом смысле, мне кажется, следует понимать и «стену языка» Жака Лакана, и знаменитый афоризм Витгенштейна: «О чём невозможно говорить, о том следует молчать», с его же собственным уточнением, что в этом пункте его «Логико-философского трактата» скрыто больше, нежели во всех остальных.
Реальность – это то, что происходит, а язык бессилен схватить это происходящее. Он как фотопленка, фиксирующая и останавливающая движение.
Можно обнаружить факты реальности, но даже просто называя (обозначая) их, мы тут же и неизбежно попадаем в плен к языковым играм, оказываемся в содержании, неверифицируемом с точки зрения «принципа достоверности».
«Изготовление» фактов
Мы в плену совершенно естественных и при этом фундаментальных заблуждений.