Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова

Не так давно мне пришло по электронной почте следующее сообщение: «Направляю Вам сноску на интересный экспериментальный вывод. Много шума из ничего? Или что Вы скажете?» Пройдя по ссылкеscience/121456242.html, обнаруживаю, что в сообщении под названием «Традиционные представления о восприятии языка неверны» речь идёт о результатах исследования, согласно которому: «…в восприятии и понимании речевой информации мозгом человека участвуют не только традиционные речевые области, известные ещё из классических работ неврологов XIX столетия, таких как Брока, Вернике, Лихтхайм, но и те зоны коры головного мозга, которые управляют двигательным аппаратом и отвечают за двигательную активность. <…> … слова не только активируют свои области в моторной коре (например, при прослушивании слова пинок автоматически активируется зона, контролирующая движения ног), но и подавляют активность в чужих зонах, которые по смыслу связаны с другими словами».

На основании проведённого исследования делается следующий вывод:

«Эти результаты чётко указывают на то, что традиционные

Когда ребёнок узнаёт новые слова, они воспринимаются непосредственно в связи с объектами и действиями, которые они означают. <…> Таким образом, формируется целая сеть нервных клеток, находящихся в разных районах мозга, включая и те, которые традиционно связывают не с речью, а с простыми функциями, такими как движение мышц, которые присутствуют не только у человека, а у всех животных. Эта сеть и становится мозговым представительством того или иного слова, напрямую, физиологически связывая его звучание и произношение с теми действиями и ощущениями, которые оно означает» (курсив мой. – А.З.). Конечно, такой вывод противоречит и наивным представлениям о слове, и широко распространённым научным мифам, согласно которым слово само по себе «несёт информацию», «означает», «хранится в памяти в единстве всех его форм и значений» и т.п. На самом деле ещё более ста лет тому назад И. М. Сеченов указал на то, что ребёнок первоначально воспринимает звучащее слово как один из компонентов чувственной группы, включающей зрительные, слуховые, тактильные и прочие ощущения (в терминах Сеченова – «чувственные конкреты»), без которых не может реализоваться символическая функция слова; только на базе «чувственных конкретов» посредством процессов абстрагирования через анализ и синтез, сравнение и классификацию могут далее формироваться «мысленные абстракты», сохраняющие свои чувственные корни, хотя видимая связь с ними может утрачиваться. Таким образом, увязывание слова с разнообразным (чувственным и рациональным) опытом как фундаментом, на котором базируется функционирование слова как такового, имеет давнюю историю. Более того, установлено, что слово вызывает также те или иные эмоционально– оценочные переживания. К сожалению, стремление соблюдать «чистоту» лингвистического подхода к слову в своё время привело к обвинениям в «психологизме» тех учёных, которые настаивали на необходимости исследования реальной жизни языка у его носителей, а требования учёта «фактора человека» при исследовании языковых явлений до сих пор преимущественно остаются пустыми декларациями.

Цель этой книги – показать, что жизнь слова как достояния человека, познающего мир, чувствующего, мыслящего и эмоционально-оценочно переживающего всё воспринимаемое, напрямую связана с тем, что лежит за словом в памяти индивида как члена социума и личности, адаптирующейся к естественному и социальному окружению при взаимодействии тела и разума, по закономерностям нейрофизиологической и психической деятельности и под контролем принятых в культуре норм и оценок. Для изучения особенностей слова в таком понимании необходим интегративный подход, учитывающий новейшие результаты исследования человека с позиций ряда наук.

Считаю своим долгом особо подчеркнуть, что предлагаемые в этой книге выводы и теоретические соображения сложились при опоре на труды многих отечественных учёных, на материалы моих экспериментов, а также на результаты научных изысканий моих учеников и коллег. Всем им приношу сердечную благодарность и надеюсь, что эта моя публикация окажется полезной для дальнейшего развития теории значения слова как достояния индивида.

Предлагаемая теория значения слова является плодом многолетних теоретических раздумий и экспериментальных исследований, проводившихся на базе русского и других языков в условиях владения одним и более языками. Ставилась цель понять и объяснить специфику значения слова как индивидуального знания, формирующегося и функционирующего по закономерностям психической деятельности индивида, но под контролем социума и шире – культуры. Это был путь от системно-структурного анализа лексикосемантических вариантов значения слова к интегративному (изначально психолингвистическому) подходу, учитывающему специфику слова как достояния индивида. В ходе разработки теоретических основ исследования того, что лежит за словом у пользующегося языком человека, и в соответствии с динамикой общенаучных метафор имел место переход от понятия единой информационной базы индивида к метафоре «живой мультимодальный гипертекст».

Подробное изложение основных этапов моего пути поисков ответа на основной вопрос: «что там – за словом?» даётся во введении к книге 1 ; здесь ограничусь только самыми основными сведениями, объясняющими закономерность выхода на понятия «живое слово», «живой мультимодальный гипертекст», «интерфейсная теория значения слова».

Каждый исследователь испытывает на себе влияние современных ему научных теорий и популярных общенаучных метафор. Поэтому вполне естественно то, что первоначально анализ значения исследуемых слов вёлся мною по линии разложения значения слова на лексико-семантические варианты и выявления компонентов значения, общих для тех или иных слов или различающих их на некотором основании. Однако уже первые эксперименты с носителями языка показали, что для индивида могут оказаться значимыми основания для связей, которые представляются недопустимыми с точки зрения строгого лингвистического подхода, что, в частности, привело к введению экспериментально обоснованных терминов «симиляры» и «оппозиты» для случаев, когда факты переживания индивидом наличия близости или противопоставленности значений слов имеют место, но не могут получить объяснения с позиций строгого лингвистического анализа. Например, считается, что синонимами могут признаваться только слова, принадлежащие к одной и той же части речи, однако психологически принадлежность к части речи выступает как деталь поверхностного уровня языка, на что в свое время указал Дж. Миллер 2 . Так, при выполнении задания записать слова, близкие по значению, были зафиксированы пары слов типа: идти – пешеход; кончать – финиш (здесь и далее примеры из моих экспериментов обозначаются курсивом). Подобным образом примеры типа квадратный – круг при выполнении задания записать слова, противоположные по значению, оказываются свидетельствами связи на глубинном уровне смыслов (в данном случае важен признак ‘форма’ как основание для противопоставления, возможно – с опорой на зрительные образы именуемых объектов, но несомненно – без учёта принадлежности соотносимых именований к одной и той же или разным частям речи). Не менее интересным представлялся и встреченный в газетном кроссворде пример, в котором требовалось записать слова с противоположным значением, при этом фигурировали пары слов типа Монтекки – Капулетти, что, с одной стороны, может трактоваться как лингвистическая необразованность составителя этого кроссворда, а с другой – показывает, что носитель языка решает задачи установления близости или противопоставленности на основании не столько значений слов, сколько признаков именуемых словами объектов (в широком смысле, т.е. действий, состояний, ситуаций и т.д.).

Весьма показательными оказались материалы экспериментов с немедленным и отсроченным воспроизведением слов, предъявлявшихся в ходе разного рода ассоциативных экспериментов. Были обнаружены ошибки воспроизведения, классифицированные мною как «приписки» и «подмены». Так, при наличии в экспериментальном списке одного – двух примеров, относящихся к некоторой категории, в записях испытуемых можно было обнаружить более или менее полный перечень других членов той же категории (например, терминов родства, именований домашних животных, цветообозначений и т.д.). Иногда испытуемые вспоминали не слово, фигурировавшее в экспериментальном списке, а его синоним или симиляр, антоним или оппозит, общее именование категории и т.д. Были также прослежены примеры опосредованного рядом смысловых переходов поиска слова, так или иначе связанного с искомым.

Основания для связей между словами в лексиконе человека устанавливались также при анализе оговорок и речевых ошибок в родном или изучаемом языке. Так, высказывание очередного докладчика «Как только что сказал Иван Демьянович…» вызвало общий смех присутствующих, поскольку ранее выступавшего звали Петр Гурьянович, что выявило взаимодействие таких оснований для поиска слова в памяти, как количество звуков/букв, отнесение к категории личных имён, к тому же исконно русских и широко распространённых (Иван, Петр) и/или устаревших Демьян, Гурьян).

Особый интерес для исследования представили ошибки в речи на втором или третьем языке, что позволило выявить различные виды связей на основе формы и значения слова, а также внутриязыковые и межъязыковые контаминации разных видов, в том числе обусловленные этнокультурной спецификой процессов категоризации и/или эмоционально– оценочного переживания значимости какого-то признака объекта, не обязательно существенного, но, возможно, характерного или приписываемого объекту в некоторой лингвокультуре.

Совокупный корпус экспериментальных данных, полученных мною в 1970–1980-е годы с применением разных исследовательских процедур в условиях владения одним, двумя и тремя языками, в сочетании с широким межъязыковым/межкультурным сопоставлением ассоциативных норм разных языков убедительно показал, что за словом у индивида лежит широчайшая сеть разнородных многократно пересекающихся связей, устанавливаемых по множеству оснований разных модальностей и уровней обобщённости. Это привело к разработке методики анализа экспериментальных материалов с выходом на «глубинный» уровень и позволило описать принципы организации внутреннего лексикона человека как функциональной динамической (самоорганизующейся) системы, в которой имеет место органическое взаимодействие языковых и энциклопедических знаний индивида, а также социально принятых и личностно переживаемых смыслов, норм и оценок. При этом специфика единиц лексикона выводилась мною с опорой на представления о механизмах становления символической функции слова у ребёнка, на результаты моделирования процесса речемыслительной деятельности человека, на обнаруженные механизмы поиска слов в памяти и установления связей между ними. Результаты этой многолетней работы описаны в моей докторской диссертации и в книгах 3 .