Чтобы дарить Ребёнку искорку знаний, Учителю надо впитать море Света
Шрифт:
Встречаются и такие, которые вовсе не хотели быть учителями, но, не разобравшись в себе или не справившись с обстоятельствами, оказались в мире образования. Часть из них трудится честно, со всей ответственностью и пониманием долга, они полюбили детей и полюбили учительское дело. Они не могут нести служение, но работают добросовестно. Им спасибо.
Но что сказать о тех, которые не родились для учительской жизни, не любят эту жизнь, но, тем не менее, остались в нашей среде?
Есть желания, с которыми люди рождаются — у каждого свои. Они несут их в духе. Но есть желания, как соблазны,
Желание, которое от духа, огненное и неуклонное.
Желание — это есть основа нашей сущности, оно есть искра Божья в нас. Оно ведёт нас к пониманию и осознанию непрерывности нашей учительской жизни, к утверждению нашего жизненного пути, нашей миссии. В нём корни нашего творчества, целенаправленной любви к детям и профессии своей. Выше всего поднимается желание общего блага, желание дарить Свет и нашим ученикам, и всем детям Земли, дарить Свет Пространству. В желании нашем мы найдём силу к устремлённому продвижению. Оно разукрашено радугой наших чувств, а вера заполняет его смыслом жизни.
Желание от духа есть вестник нашего личного будущего, оно обращено только к будущему. В нём импульсы созидания вечного будущего, которому нет конца. А само созидание будущего, творимое в настоящем, есть переживание счастья, переживание радости восхождения.
Желание, какое бы сильное оно ни было, вовсе не обещает, что устранит всякие трудности на нашем пути, убережёт нас от поражений, промахов и ошибок. Но зато обнадёживает, что при осознании жизненного смысла наших устремлений придаст силы и мужество идти против течения.
Желание от духа есть крылья наши, которые понесут нас навстречу будущему, куда устремим мы и наших учеников. Сказано:
Творить можно только тогда, когда мысль осознаёт желание; чем желание осознано ярче, тем устремление творит мощнее.
Проверим, дорогие коллеги, нашу Искру Божью! Вот критерии от мудреца, они помогут нам в этом:
— Если учитель не проявляет терпения к первым шагам ученика, то тогда он не будет Учителем.
— Если учитель не поймёт путь ученика, то он не будет Учителем.
— Чуждо сердцу Учителя каждое притеснение ученика.
— Учитель наблюдает опыт ученика и лишь тихонько отведёт руку, если она касается огня.
Дорогие коллеги!
С каким увлечением и интересом я прочёл бы книгу, в которой были бы собраны истории о том, как каждый из вас какими судьбами пришёл к детям, пристрастился к учительской жизни. Мы бы открыли в них сокровенную тайну — тайну о предназначении, о миссии. Мы бы, наверное, убедились бы, что, действительно, пути Господни неисповедимы.
К сожалению, нет такой книги. Но я приготовил для неё свои страницы. Если вы тоже сделаете это, книга получится. Осмелюсь предложить вам рассказ о себе. Это есть попытка заглянуть в то прошлое, которое привело меня в это настоящее и ведёт в будущее.
Будучи учеником, я не желал когда-либо стать учителем. Скорее, было у меня отвращение к этой профессии. Во-первых, считал её ниже своего достоинства. Во-вторых, во мне зародилось совершенно определённое желание быть журналистом. В-третьих, многих моих учителей я недолюбливал, так как чувствовал то же самое с их стороны. Мне было трудно учиться у них, а они охотно ставили мне «двойки». Я всегда переживал на их уроках страх и тревогу.
Был только один учитель, который вобрал в себя совесть всех остальных, принял меня таким, каким я был. Это была Варвара Вардиашвили, учила она нас родной литературе, но её уроки были скорее уроками человечности, красоты, возвышенной речи.
Любя её, я и поспешил поступить на факультет журналистики. Но в приёмной комиссии Тбилисского университета мне объяснили, что места для медалистов уже заполнены.
Я пришёл в отчаяние.
Тогда мой одноклассник сказал мне в фойе Университета: «Давай поступим на востоковедческий факультет. Журналистом и так станешь». И хотя о таком факультете я услышал впервые, согласился и был зачислен в группу истории Ирана.
Я увлёкся изучением персидского языка и за год освоил его так, что начал читать Рубаи Омара Хайяма. Во мне зародилось другое желание: стать дипломатом.
Учился я с большим увлечением.
А теперь проследите, дорогие коллеги, что сделает со мной судьба.
Я был один мужчина в семье. Отец погиб на войне. Мама, инвалид второй группы, получала мизерную пенсию. И была ещё младшая сестра. Надо было помогать семье.
Я решил совместить университетские занятия с работой.
Пошёл в райком комсомола и попросил дать мне какую-нибудь работу, хоть грузчика, курьера. Мне было всё равно, лишь бы была зарплата. В райкоме комсомола мне сказали, что могут дать направление в школу на должность пионервожатого. Я не обрадовался школе, но согласился, ибо зарплата в 45 рублей была больше пенсии матери. Плюс к этому моя студенческая стипендия — и можно было бы прожить.
Посмотрите на зигзаги судьбы.
Пришёл в школу с направлением, а директор мне говорит: «Я тебя на работу не приму, выглядишь как старшеклассник. У тебя нет никакого опыта, дети тебя слушаться не будут».
Возвращаюсь обиженный в райком комсомола и прошу дать работу, только не в школе.
А мне там говорят: «Только что освободилось место старшего пионервожатого в другой школе». И вручили направление.
Надо же было такому случиться!
Школа эта была та же самая, которую я окончил год тому назад!
Директор принял меня с радостью. Сказал, что я справлюсь.
Так я был назначен пионервожатым в 1951 году. С утра до пяти часов я работал в школе, а потом спешил в университет на лекции. В связи с нехваткой аудиторий занятия проходили в вечернее время. Кстати, это и поощрило меня начать работу.
Своих бывших учителей теперь я начал узнавать как своих коллег и как обычных людей. Все они, как люди, были очень даже хорошие, помогали друг другу, улыбались, интересовались, как дела, что хорошего, и тому подобное. Но как только звонил звонок на урок, из учительской они выходили будто в масках жёсткой справедливости: улыбки исчезали, голос становился нетерпимым и раздражённым.