Чучело (иллюстрации Екатерины Муратовой)
Шрифт:
Орденские планки, которые в три ряда украшали грудь кителя, ему не понравились – от времени они сильно потускнели и стерлись, и это было нехорошо. Он снял их и решил сегодня же купить новые.
Потом Николай Николаевич быстро переоделся; суровый и сосредоточенный, сел к столу и что-то долго писал и переписывал. Написанное сложил и спрятал в нагрудный карман.
Только после этого Николай Николаевич заглянул в комнату Ленки. Ее непривычная, стриженая и поэтому такая маленькая и беззащитная голова покойно лежала на белой подушке – она крепко спала.
Николай Николаевич посмотрел на часы: было уже восемь. Он решил, что Ленку будить не стоит, пусть поспит: катер уходит в одиннадцать.
Неужели он уедет отсюда и неужели это все произойдет сегодня?! Николай Николаевич вдруг заторопился, решительно накинул на плечи свое знаменитое пальто и, неслышно прикрыв двери, вышел из дома…
Через час старый дом Бессольцевых содрогался от сильного и тревожного стука, будто какой-то великан бил по нему огромной кувалдой.
Этот стук разбудил Ленку. Она рывком села на кровати; еще ничего не понимая, повернулась к окну и увидела, как чья-то рука приложила поперек ее окна доску. В комнате сразу стало меньше света. И снова раздался сильный, резко бьющий по голове стук.
Она поняла: дедушка заколачивал свой дом!
Происшествие, так поразившее Ленку, выбросило ее из кровати, и она, как была, в ночной рубахе, выскочила на улицу.
Ленка не почувствовала утреннего холода, пронзившего ее тело, и даже не ощутила, что босая ступает по мокрой осенней траве.
Она ничего этого не заметила, потому что глаза ее видели только Николая Николаевича, стоявшего к ней спиной на лестнице-стремянке и заколачивающего окна дома. Как завороженная следила Ленка за его неистовой рукой с топором, которая размеренно ходила туда-сюда и била наотмашь, вколачивая гвозди в старые бревна. Одна за другой доски неумолимо ложились поперек окон.
Ленка подняла голову вверх – все четыре ее любимых балкончика, которые выходили на четыре стороны света, были уже заколочены. Это особенно сильно ее опечалило.
– Дедушка, – крикнула Ленка, – что ты делаешь?
Николай Николаевич оглянулся, увидел испуганную стриженую Ленку в длинной белой рубахе, босую и какую-то легкую, летящую, в его возбужденном сознании мелькнуло: «Совсем как Машка!» – и крикнул ей:
– Еще гвоздей!
– Ты уезжаешь? Со мной? – спросила Ленка, не трогаясь с места. – Ты бросишь свой дом?!
– Кому говорят – еще гвоздей! – Он так повелительно крикнул, что ее как ветром сдуло. – И оденься! Сумасшедшая!
Когда Ленка одевалась, то у нее зуб на зуб не попадал. Нет, не от холода, а оттого, что дедушка решил все бросить и уехать с нею.
Решил бросить свой город!
Свой дом!!
Свои картины!!!
Ленка схватила ящик с гвоздями и поволокла его к дедушке. Николай Николаевич взял из ящика гвозди и заколотил два последних окна.
Дом Бессольцевых снова оглох и ослеп.
Николай Николаевич, тяжело ступая, слез со стремянки.
Ленка ткнулась ему в грудь и заревела.
Теперь, когда работа была закончена, он как-то протяжно вздохнул – он боялся, у него не будет сил взглянуть на свой заколоченный дом.
– Ну хватит! – сказал Николай Николаевич. – Что мы с тобой, как два дурачка, разревелись у всех на виду! Мы что, хороним кого-нибудь?… Наоборот – мы живы! Мы живем на полную катушку! Мы совершим еще что-то замечательное!
Потом, наскоро позавтракав, отключили электричество и газ, перекрыли воду в садовой колонке и закрыли все двери на замки. Погрузили два чемодана и мешок яблок на садовую тележку. Сверху Николай Николаевич положил картину, аккуратно завернутую в старое полотенце, вышитое крестом еще бабушкой Колкиной, – это была их «Машка». И они пошли на пристань, подгоняемые внутренней тоской, которую оба старались скрыть друг от друга.
– Дедушка, – сказала Ленка, помогая Николаю Николаевичу везти тележку, – ты здорово придумал с «Машкой». – Она схватила картину: – Лучше я ее понесу. Повесим ее на самое видное место. И нам не будет скучно. Посмотрим на Машку и все картины вспомним. – Заглянула ему в глаза: – Правда, дедушка?…
– Правда, Елена! – ответил Николай Николаевич и чему-то рассмеялся.
– А чего ты смеешься? – не поняла Ленка. – Что радуешься?
– У меня для этого масса причин, – возбужденно ответил Николай Николаевич. – Сейчас сядем на катер, и я тебе их подробно изложу.
Вот тут-то они и услышали знакомые тревожные крики:
– Держи! Держи-и-и-и!
Следом раздался свист и улюлюканье погони.
Ленка привычно втянула голову в плечи.
Николай Николаевич заметил это и спросил:
– Ты что, опять испугалась? Забыла, какая ты храбрая?…
Ленка кивнула, прислушиваясь к приближающимся крикам.
– А ты не забывай, – строго сказал Николай Николаевич.
– Я стараюсь, – сказала Ленка.
Она приготовилась к встрече с несокрушимой Железной Кнопкой и ее дружками. А что, если они сейчас устроят ей «почетные проводы», будут кричать на нее «Чучело» на виду у всех пассажиров катера?… Что тогда? Легкий озноб прошел по ее телу, но все же она собралась и твердо решила: если они это сделают, то она бросится драться. Она не отступит. Нет, не отступит!..
– Подержи, пожалуйста! – Ленка отдала Николаю Николаевичу сверток с картиной и медленно, как-то по-новому, откинув голову назад, пошла навстречу приближающимся крикам.
Но затем произошло нечто неожиданное – она увидела бежавшего Димку! А следом за ним, во главе с Мироновой и Лохматым, вылетел почти весь шестой класс – может быть, человек двадцать, – они гнали Димку! А она испугалась – вот смешно.
Димка бежал неловко, трусцой, как курица с подбитым крылом, прижимаясь к забору, чтобы его меньше было видно, и поминутно оглядывался назад с побелевшим от страха лицом. Зато у преследователей глаза горели яростным огнем, щеки пылали нервным румянцем людей, которые имели право на подлинный гнев.
Кто-то схватил Димку за руку, кто-то подставил ножку. Он упал, тут же вскочил, вырвался из цепких рук преследователей и побежал дальше, сверкая пятками.
Все шквалом пронеслись мимо Николая Николаевича и Ленки, не замечая их.
Они кричали:
– Держи его!..
– К школе! Гони к школе!..
– Попался, гад!..
Они исчезли так же быстро, как и появились.
– Дедушка, – одними губами произнесла Ленка, – значит, Димка все-таки сознался?
– Выходит, сознался, – ответил Николай Николаевич.