Чучело (с илл.)
Шрифт:
– На следующий день после праздников я стирала платье, – снова начала свой рассказ Ленка. – Когда я бросила камень в Димкино окно, то упала в лужу и вся перепачкалась. Я стирала платье и все думала, думала про Димку. И вдруг поняла: ненавижу его!
Тут мне кровь как бросилась в голову, я влетела в комнату и стала хватать свои вещи, чтобы уехать. «Вот тогда он попляшет!.. Будет мне письма писать, – думала я, – а я ему не отвечу! Хоть десять писем в день, хоть сто… Ни за что не отвечу! Никогда!»
А сама носилась
Я схватила платье и выбежала в сад, вроде надо его высушить. Ну, в общем, выскочила в сад, вешаю платье, а у самой сердце знаешь как прыгало!
Димка подошел и остановился позади меня. Я сделала вид, что не слышу, что он стоит и дышит мне в затылок. Наконец не выдержала и оглянулась. Он стоял передо мной, низко опустив голову. Постоял так и выдавил:
«Ты знаешь, кто я?»
Я старалась изо всех сил быть спокойной, а главное, независимой. Такая гордая и неприступная! А когда он мне сказал: «Ты знаешь, кто я?», то улыбнулась уголком рта, я же владела собой, хотя на самом деле я совсем не владела.
«Кажется, я тебя узнаю… Ты вроде бы Димка Сомов?…» – медленно отчеканила я, чтобы он не заметил, что у меня голос дрожит. Потом взглянула на него – вижу, он волнуется больше меня.
«Если бы ты знала, кто я на самом деле, то не улыбалась бы и не шутила… – Он на секунду замолчал, а потом тихо-тихо произнес, одними губами прошептал: – Потому что я подлый!.. Самый подлый трус!..»
– Дедушка! – Ленка схватила Николая Николаевича за руку. – Как он это сказал, все лицо у него пошло пятнами. Ярко-красными!.. Как будто кто-то его раскрасил красной краской. Он прямо полыхал, а глаза метались, бегали в этом жутком пламени. «Ну, – подумала я, – тебя надо спасать, ты же погибаешь, ты же сгоришь в этом страшном огне».
«Ты трус? – говорю я ему. – Никакой ты не трус! Ты же у Вальки собак отбивал!.. Ты даже Петьки не побоялся!.. Ты же Маргарите всю правду выложил!..»
А он:
«Нет, нет, нет! Права Маргарита: я жалкий, последний трус! Ты говоришь, я сознался Маргарите?… А знаешь почему? Потому что я хотел себе доказать, что ничего не боюсь. А я боюсь, боюсь… Подраться с кем-нибудь мне не страшно, а вот сказать всем правду я не могу. Подумал: скажу Маргарите, а в кино все выложу ребятам и докажу себе, что я не трус.
А когда увидел их, чего-то вдруг испугался. Ну, успокоил себя: утром скажу, в школе. Сразу перед всеми ребятами и перед Маргаритой. И не буду ловчить и выкручиваться. А утром – приказ директора. И я опять струсил. Потом после приказа директора дождался, когда Маргарита ушла, и снова собрался… Нет, не смог. И потом, когда тебе бойкот объявили, тоже перетрухнул. А вечером с этой медвежьей мордой… Пришел к ребятам,
Он поднял на меня глаза. Дедушка, они были полны слез!
«Но теперь я всем-всем все скажу! – сказал Димка. – Вот увидишь! Ты мне веришь?»
«Верю», – ответила я.
«А если веришь, потерпи!»
«Я потерплю».
«Я им все-все скажу, – продолжал Димка. – И тебя к ним отведу. Как только ты захочешь, так и отведу. Решишь и сразу приходи ко мне. Я буду ждать тебя. Придешь?»
А я обрадовалась:
«Приду, – говорю, – обязательно», – и сама, дурочка, расцвела.
Димка подошел ко мне… и поцеловал! Представляешь – по-це-ло-вал! – произнесла Ленка по складам. – Ты не удивляешься?
– Удивляюсь, – быстро ответил Николай Николаевич. – Я очень удивляюсь.
– Вот и я удивилась! Говорит, что трус, а сам совершает такие отчаянные поступки. Ты мне ответь: должна была я после этого снова поверить в него?
– Должна была, – сказал Николай Николаевич. – И молодец, что поверила. Верить надо до конца.
– Когда он меня поцеловал, то я сначала засмеялась. А потом как окаменела. Может быть, я простояла бы так до утра, если бы не раздался крик Вальки.
«Попался, Сомик! – заорал он. – Наконец-то!.. Пришел тебе конец!.. Можно играть похоронный марш… Та-ра-ра-ра!.. – завыл он, потом рассмеялся и крикнул: – Всем расскажу, что ты ходишь к Бессольцевой!» А сам в это время стаскивал с веревки мое платье. Я рванулась к нему, а он отбежал. «Чучело, привет! – и помахал моим платьем над головой. – Принесешь медвежью морду – получишь платье».
«Ну гад!» – закричал Димка и бросился за Валькой.
Тот метнулся к забору, взобрался на него, лягнул Димку ногой и спрыгнул на ту сторону.
«Отдай платье! – крикнул Димка. – А то получишь!»
«Плевал я на тебя! – закричал Валька из-за забора. – Теперь ты у меня попляшешь. Теперь я всем расскажу, как ты около Чучела крутился!.. Ах, простите, извините, поцелуйчик мой примите!» – Он снова захохотал и скрылся.
«Не волнуйся, – сказал мне Димка. Он был как в лихорадке. – Я отберу платье! Скоро!..
Сегодня!.. Сейчас же!.. И всем все скажу! Все! Все! Всем!..»
Он сорвался с места.
«Подожди!» – закричала я.
Димка остановился, а я убежала и принесла ему медвежью морду.
«Верни! Я с тобой!» – сказала я.
«Нет, я сам. – Он вдруг совсем успокоился, лицо его стало прежним, давно мне знакомым. – Ты еще там испугаешься… А здорово твой дед снял с меня эту морду…»
«Да, он ловкий», – сказала я.
Мне показалось, что мы с ним не расставались, что никто не гонял меня по улице, не кричал «Чучело» и «Гадина», не пугал медвежьей мордой.
«А он знает?… – спросил Димка. – Твой дедушка… про меня?»