Чударь
Шрифт:
Когда-то в детстве мать всегда отвечала на его многочисленные вопросы об отце, что им стыдиться нечего, можно только гордиться. Но ничего не объясняла и не рассказывала. И он вырос в сознании чего-то тайного, запретного, чем он непременно должен гордиться. Обмолвилась мать только однажды, что семья их из Польши родом. Спустя много лет, накануне горбачевских реформ в стране, его мать умерла. Неожиданно. Много раз после он думал, что умерла - будто не захотела видеть всю эту свистопляску, что случилась потом. До приезда скорой она все пыталась что-то рассказать ему. Но язык ее не слушался, по щекам катились слезы. Она с невероятным трудом почти смогла выговорить их фамилию - Пассендорфер. Сын понял, что она хотела сказать что-то, что знала она одна, об их семье, об отце. Но не успела.
Чударь часто думал: а встретит ли он тут того полковника? Скорее всего, он давным-давно уволился в запас, если не умер. Интернет глухо молчал на его данные. Нет такого человека! Но каким-то внутренним чутьем Чударь знал, что шанс есть. Хотя... Что его месть? Плюнуть ему в рожу просто хотелось. За то, что продался власти, за то, что пес. Да ладно бы просто служил, а этот служил со рвением. Такие люди ему всегда были отвратительны.
И вот однажды вечером,
Однако, когда шанс попасть в кабинет генерала Семенова Владимира Ивановича выдался, Чударь был совершенно к этому не готов. В этот день он еще и выпил. Это было не в его привычках, но так уж получилось. Он грустил. И вдруг неожиданная удача!
Дежурные переполошилась: такого они никогда еще не видели. В камерах внутреннего наблюдения отразилось нечто невообразимое: какой-то чудак танцевал прямо на столе в кабинете генерала дикий танец. Более всего движения напоминали чечетку, но, так как музыки они не слышали, это шокировало еще больше. Ногами он скидывал со стола бумаги, часы, письменные приборы в зеленом камне, туда же полетел монитор... В спокойных буднях, наполненных полной защищенностью системы, слаженной строгой последовательностью паролей и отсутствием случайных людей, это казалось чем-то совершенно нереальным. Ребята всерьез растерялись. Лицо бородатого мужика было знакомым. Да тут и не может быть чужих людей. Вызвали оперативно-боевую группу. Уже через минуту в кабинет ворвались вооруженные автоматами качки и стащили пьяного и счастливого Чударя со стола.
Думал ли он, когда столько раз чистил свой ПМ с зарядом в восемь патронов, что когда-нибудь будет сжимать его с такой нервной дрожью внутри, как сейчас... Приказ был зачитан... В голове не умещался его страшный смысл. В затылке давило. Ему тридцать шесть. Неужели сейчас ему придется стрелять в этих безоружных людей, чьи ноги мелькают на площади, аккурат напротив окон? Чувствуя жар в висках и затылке, щуря покрасневшие глаза и стараясь казаться спокойным, смотрел на сослуживцев. А ведь ребятам без звания, как у него, раздали "Калаши". Они будут поливать очередями... Лица у ребят каменные, такие лица, что понятно: люди не знают, смогут ли выполнить приказ. Может, лучше под трибунал? И у всех - такие же горячие руки с побелевшими пальцами. Он людьми командует. Пусть попробуют дернуться. Намерение - это целенаправленное управление волей. Это он знал не наизусть, а на всей своей кожей, кровью и жилами. Сжал зубы до скрипа. Желваки заходили на скулах. Он не должен даже думать о слабости. Не имеет права. Любая мысль о сомнении отразится в его мельчайших движениях, в интонациях, и тогда - все пропало. Его группа превратится в ничто, в горстку перепуганных людей, рассыплется, как порох в детской самодельной ракете, не соберешь потом.
Манифестация разъяренных, измученных, глупых людей. Он один знал - ему хуже всех... Потому что там - его бабка. И, наверное, мать. Ну, может, не за этими окнами. Может, на Тверской. А вдруг здесь?! Он обязан стрелять по толпе: при первом провокационном выстреле. Таков приказ. Окна низкие, затемненные, с односторонней видимостью, а за ними - ноги, ноги... Вся площадь запружена народом. Что они требуют?! Идиоты. Неужели не знают, что все это фальшь? Ничего не изменилось с этой их свободой. И не изменится! Какой холодный, липкий ужас. А он не может объяснить это родной матери и своей бабке! Резкие морщины пересекли лоб. Отчаяние стоит горечью в горле. Что ему делать? И сколько придется ждать и сдерживать подкатывающий ужас, и держать всех этих мальчиков в узде?! А вдруг придется открыть огонь?! Тот же самый немой вопрос - у всех в глазах. Вон Лешка, молоденький лейтенант, только из института, чуть не плачет. Небось, проклинает все, что попал в эти элитные войска. Для простых людей он почти что небожитель. Наследник легендарных чекистов. В том числе того самого, огромного колосса, что еще недавно стоял в центре Лубянки. Когда-то давно, когда колосс был человеком из плоти и крови, он сказал, что у чекиста холодная голова, горячее сердце и чистые руки... Чистые? Толпа безоружна.
У каждого из них есть зеленка и ксива. Эта последняя дает полную свободу действий. Почти что как у Дюма-отца в "Трех мушкетерах": "Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и на благо государства". Зеленка - потому что зеленая. Удостоверение личности. Ксива - темно-бардовая, солидная, со значком их службы, самой сильной в мире. Ах, как любили пошутить ребята! Какие истории рассказывали! При виде их документов любой милиционер должен взять под козырек и оказать всяческое содействие, насколько бы странным не казался ему приказ. Что уж говорить про простых граждан. За эти невинные развлечения им мог светить строгий выговор, но кто ж их выдаст? Еще есть жетон овальный, из тугоплавкого металла - с личным номером. Зачем? А если ничего не останется от полковника такого-то, Владимира Ивановича, даже этих побелевших костяшек пальцев, по номеру узнают, кто погиб...
Ноги, ноги, ноги за окном. Все эти люди не подозревают, что в одно мгновение их жизнь может оборваться. Они вышли с самодельными плакатами требовать справедливости. Как овцы... Глупые, милые и блеющие свою "правду". Ох, уж эта способность военных все видеть и все замечать! Видят, не всматриваясь, мгновенно схватывая малейшую неадекватность в поведении, походке, выражении лица. Иногда плюнуть хочется: тут все подозрительные, всех проверил бы! Были и курьезы. Прошла информация, что готовится теракт. Все службы были приведены в полную готовность. Везде разлетелась ориентировка. Это еще в восьмидесятых было. Младший лейтенант с сержантом патрулировали станцию "Площадь революции". Сержантом была девушка. Были они не в форме, такой ход часто используется для скрытого наблюдения. Скажем, идет по Красной площади влюбленная парочка. За руки держатся, на башенки смотрят. А это парочка, конечно, но отнюдь не влюбленная. Просто у них сегодня задание такое: не привлекая внимания, быть поближе к туристам. Все у них с собой - и прослушка, и рация, и оружие. На Красной площади им каждый булыжник знаком. Так вот, к случаю в метро. Увидели странно ведущего себя субъекта, несущего какую-то тяжесть в коробке. Тот осматривался, дышал нервно, передвигался как-то немного боком. Бросились за ним. Тот понял, что попался, и кинулся наутек. На следующей станции его уже приняли. От страха субчик выронил-таки коробку. Кто-то глаза закрыл. Думали - сейчас взрыв жахнет. Коробка развалила свое нутро с треском. Черепками. Внутри была кафельная плитка. Ворованная. Как все потешались над воришкой! Это он так озирался, потому что робкий был по натуре, все казалось ему, что с завода кто-то идет за ним. А когда целая облава обрушилась на него, являя простому советскому гражданину всю мощь государственной машины, он чуть со страха не умер. Думается, не воровал больше... А теракт был до этого. Но кто об этом знал? Такое тогда не показывали в программе "Время".
Как волна разнеслась по всему зданию: так летит только слух. Один полковник и несколько младших офицеров только что сдали оружие и просто вышли в дверь. Навсегда. Их будут судить военным судом. Но не стрелять по толпе - это было их решение. Их выбор.
Владимир чувствовал всем своим нутром внутреннюю дрожь. Не выдать себя! Пристрелит каждого, кто посмеет струсить! Просто он понял то, что еще никто не понял вокруг: это война. Да, вот так просто. Война внутри Родины, внутри Садового кольца. Война в сердцах, война в глазах. Кто виноват? Какая разница? Он солдат. Он выполнит приказ. А как же мать... Посмотрел на ребят. У всех была одна и та же мысль прямо-таки написана на лицах. Сжал пистолет. Никто не выйдет отсюда. Пусть кто-то дезертировал. В его группе этого не будет. А ведь дело могло принять массовый характер. Не отворачивая взгляда, встал рядом. Все молчали.
Неконтролируемая, разношерстная, взбудораженная толпа шла от Дома Советов, или, как его называли в народе, Белого Дома, к центру. Вся Москва вздыбилась баррикадами: вокруг здания Моссовета, на метро Баррикадной, вот уж снова оправдало свое название это место, поперек Тверской, у здания телеграфа, на Смоленской и вокруг здания Министерства иностранных дел. Тащили все, что попадется под руку: части ограждений, автомобильные шины, доски, строительные леса. Перевернутые троллейбусы лежали на боку, как гигантские, умершие насекомые. Воздух тревожен и глух. Словно наполнен грозовым озоновым чистым духом, и сейчас будет вспышка молнии. Кажется, что шальная пуля может просто прилететь откуда-то сверху. Центр оцеплен. Пока милиция, еще не покинувшая президента, пыталась разогнать митинги протеста, поджигались покрышки и доски, стену огня не могли покрыть водометы, потому что камнями водометчик загонялся в люк. Не помогали и гранаты с "Черемухой". Люди вспомнили, что такое "коктейль Молотова". Две тысячи человек, считающих, что права их были нарушены, - на каждой баррикаде. Сколько таких горячих точек? Штук двадцать или больше, как говорят. Через несколько дней стало ясно: Москва в чрезвычайном положении. Началась гражданская война. Все дело в этом указе. Просто президент устал наблюдать "красный" Верховный совет народных депутатов. И росчерком пера распустил всех по домам. Разумеется, этим нарушалась Конституция. Почему он так сделал? Предвидел ли такую народную реакцию? Кто знает ответы на эти вопросы? Только сейчас было все совсем иначе, не как в девяносто первом году. Совершенно иная ситуация. Тогда ГКЧП, кучка генералов решили вернуть советскую власть. Со всеми вытекающими последствиями. Им этого сделать не дали. Народ был против. А сейчас указ как раз и перечеркивал то, что можно было назвать демократией. Верховный Совет выбрал народ? Народ. А распустить его решил президент. Сдаваться депутаты не собирались, объявив избранного президента вне закона. В исполняющего его обязанности самовольно выбрали бывшего премьер-министра. Белый Дом с двумя тысячами непокорных депутатов был окружен. Они расценили действия властей как государственный переворот. Заседания никогда не прекращались. Всем раздали противогазы. Сколько внутри Белого Дома было оружия? По разным данным стволов триста. Всех выпускали, но не впускали никого. А что же простые люди? Что они понимали во всем этом? Газета "Коммерсантъ" провела соцопрос. Оказалось, что мнение людей разделилось ровно поровну. И у всех - своя демократия! Хотя половина из тех, что сейчас маршируют за окном - просто за восстановление прежней формы советской власти. Они хлебнули перестройки, она им показалась куда хуже сивушного самогона. Они ничего не понимают в этом указе... Что там нарушилось, какой основной закон... "Гони дерьмократов!". Да! Они и службистов всегда ненавидели. А за что? Они такие же люди... С сердцем, мозгами, детьми, родителями и родственниками... У Белого Дома БТРы, заградиловки. Как только эти провокаторы туда просачиваются? Несколько тысяч человек у Дома Советов. Здание обесточили: отключили свет, воду, канализацию. Доступ полностью блокировали. Но, чем больше милиция разгоняла манифестантов, тем больше их становилось. Блокаду прорвали, захватили грузовики и вооружение.
Перекрыто Садовое кольцо, на Тверской, восемь - штаб народных дружин и донорский пункт. Митинги на Крымском мосту, рядом - на Октябрьской, на Зубовской площади, на Лубянке. На Новом Арбате бунтовщики взяли мэрию Москвы и гостиницу "Мир" рядом. Власть - это информация. Им нужен был эфир, и они направили отряды к Останкино. Защищали башню всего лишь восемьдесят четыре человека служащих внутренних войск. Они были без оружия. У сторонников Верховного Совета - автоматы и даже РПГ-7 - противотанковый гранатомет. Возле Останкино погибло сорок шесть человек.