Чудеса: Популярная энциклопедия. Том 2
Шрифт:
А как обстоят дела в животном мире? Самые долговечные — холоднокровные животные. Морские черепахи и крокодилы доживают до двухсот — трехсот лет. У земноводных есть большое преимущество: когда внешние условия становятся неблагоприятными, они впадают в спячку и все жизненные процессы в их организмах резко замедляются.
Долго живут рыбы. Сом, карп и акула живут по сто лет, а щука и того больше. В 1797 году при очистке Царицынских прудов под Москвой была поймана щука длиной более двух метров. Рыба была окольцована, на кольце стояла надпись: «Посадил царь Борис Федорович». Она прожила около двухсот лет.
А в 1497 году в Германии поймали щуку с кольцом, на котором была выгравирована дата — 12300 год. Есть долгожители и срели пернатых. Даже в неволе орлы-беркуты живут до восьмидесяти лет, кондоры — до семидесяти, а попугаи — почти полтора столетия.
Бывает, пернатые преподносят сюрпризы. Белый лебедь, убитый в Дербишире (Англия), имел на лапе кольцо, датированное 1717 годом. Ему было почти сто семьдесят лет! Орел, подстреленный во Франции в 1845 году, носил на своей шее ожерелье с надписью латинскими буквами, что он использовался для охоты на Кавказе еще в 1750 году. Значит, погиб он на девяносто пятом году своей жизни.
Наделяя бессмертием богов и обожествленные существа, люди не забыли и птиц. В Древнем Египте родилась сказка о бессмертном Фениксе. Живет эта птица пятьсот лет. К концу жизни она прилетела на то место, где находился храм бога Солнца Ра. Воздавая ей почести, люди сжигают птицу. Из оставшегося пепла рождается гусеница, которая через три дня снова превращается в птицу Феникс…
Конечно, далеко не всем «братьям нашим меньшим» можно позавидовать. Короток век у мелких грызунов: мыши живут полтора — два года, кролики — восемь лет, белки — восемь — девять, выдра — шесть — одиннадцать, барсук, соболь и куница — десять — двенадцать лет, волк — пятнадцать лет (в одном зоопарке он прожил свыше двадцати лет).
А какова естественная продолжительность жизни домашних животных? Ученые приводят примеры, когда лошади доживали даже до пятидесяти лет. Коровы оставались в хозяйствах до тридцати — тридцати шести лет, овцы жили до двадцати лет. Предшественник Ч. Дарвина, французский естествоиспытатель Ж. Бюффон предположил, что существует зависимость между долголетием и ростом. Продолжительность жизни, считал он, приблизительно в пять раз больше того времени, пока животное растет. Верблюд растет восемь лет, а живет сорок. Человек растет двадцать лет, значит должен жить сто. Заманчивая формула! Увы, многие факты против нее. Скажем, овца растет около пяти лет, а живет обычно десять — пятнадцать. У страуса наоборот, рост продолжается три года, а живет он тридцать — сорок лет! И уж совсем «не втискиваются» в правило Бюффона попугаи — живут более ста лет, а все детство укладывается у них в два года.
Нет, не тут лежат секреты долголетия.
Очаги долголетия
Не тут, но где же? Хорошие нервы? Жизнерадостность? Любимый труд? Разумное питание? Физическая закалка? Наследственность? Наверное, и то, и другое, и третье… Но что решающее?
Ответа нет.
Недаром же геронтологи уделяют так много внимания жизни современных «мафусаилов». И всегда в этой проблеме возникает вопрос их географического «размещения». Исследователи уже давно отметили, что на земном шаре есть несколько мест, где совсем не в диковинку бодрые старики за сто лет.
В Андах, в высокогорной долине Вилькабамба (Эквадор), расположен один из таких «оазисов долголетия». Здесь с давних пор ведутся церковные записи, свидетельствующие точную дату рождения детей. Поэтому сомнения в возрасте долгожителей отпадают.
Когда в 50-х годах в Вилькабамбе впервые появились врачи, местное жители были немало удивлены, зачем вдруг их гостям потребовалось слушать, как человек дышит, стучать маленьким молотком по коленным суставам… Но еще более дивились врачи, узнавая, что обследуемые, вполне здоровые люди, уже перешагнули вековой рубеж.
Естественно, были собраны все данные о жизни «старцев» долины. Климат здесь не подвержен большим перепадам; среднегодовая температура держится на уровне пятнадцати градусов тепла. Местность такова, что ходьба требует усилий, а это, несомненно, развивает у людей мускулатуру. Более существенно, однако, другое: все, кто живет в Вилькабамбе, с раннего возраста и до последних дней заняты постоянным и нелегким трудом. Никто не мыслит себе жизни без ежедневной работы, которая требует немало сил.
А еда? Круглый год она проста — овощи, кукуруза, изделия из пшеничных зерен. Мясо на столе — редкость…
В горной цепи Каракорум, в Северном Пакистане, находится другой «очаг» долгожителей — долина Хунза. Здесь проживает около сорока тысяч хунзукутов, представителей племени, язык которых, бурушаски, не имеет общих корней ни с одним языком мира. Все, кому довелось побывать в этом высокогорном районе на границе с Китаем и Афганистаном, обращали внимание на стариков — энергичных, бодрых. Все они ведут активный образ жизни, заняты ручным сельскохозяйственным трудом. Даже глубокие старцы выполняют самые разнообразные работы — ухаживают за скотом и птицей, стирают белье, занимаются прополкой посевов…
Исследователи обращают внимание на то, что жители Хунзы и Вилькабамбы питаются до удивления схоже. Словно эти две географические точки не разделяет Тихий океан. Тут и там пища по существу одна, главным образом растительная…
Всему миру известны долгожители Кавказских гор. Больше их в Абхазии и Нагорном Карабахе. Если для расчета за исходную цифру взять сто тысяч жителей, то картина будет такой: в Японии на это число жителей приходится одна десятая часть долгожителя, в США — полтора долгожителя, в СССР в целом — восемь долгожителей, а в советском Нагорном Карабахе их сто! Немного отстает и Абхазская АССР, здесь «индекс» долголетия составляет 86,2. Достоверно никто пока не может сказать, чем обусловлено долгожительство в этих районах. Причин называют много, но ни одну из них нельзя признать твердо установленной.
«В поездках по селам Абхазии, — рассказывает В. Кучарьянц, — я очень часто встречал стариков, работающих на чайных плантациях. И многим из них действительно перевалило за сто. Конечно же, им не устанавливали нормы и не призывали к труду — в этом просто не было необходимости. Труд стал как бы одной из функций их организма, способствующей нормальной жизнедеятельности. Нарушить эту функцию — означало бы сломать выработанный многими десятилетиями ритм организма. Словом, с ними не происходит того, что на языке геронтологов довольно жестоко называется «пенсионным банкротством» — весьма распространенная в городских условиях причина внезапного ухудшения самочувствия многих пожилых людей, прекративших трудовую деятельность и не нашедших для нее посильной замены».