Чудесная башмачница

Появляется

Автор. Почтеннейшая публика… (Пауза.) Впрочем, нет, не почтеннейшая, а просто публика: не подумайте, что автор не испытывает к публике почтения, напротив, но за этим словом кроется чуть заметная дрожь боязни, что-то вроде просьбы к публике быть снисходительной к игре актеров и дарованию автора. Как только поэт перешагнул через колючую изгородь страха, который в нем всегда вызывает зрительный зал, он уже просит не благосклонности, а только внимания. Этот нелепый страх, а также то обстоятельство, что театр часто превращается в торговый дом, заставляют поэзию отойти от театра в поисках иной среды, где публике не кажется странным, что дерево, например, превращается в облако дыма, а там, где было всего три рыбы, с помощью слов и рук вдруг появляется три миллиона, и толпа утоляет ими голод. Автор решил сделать своей героиней простую Башмачницу с пылким нравом. Всюду живет и дышит поэтический образ: на этот раз автор облек его в костюм Башмачницы, придав своей пьесе характер народной побасенки или романса. Пусть не удивляют публику вспыльчивость Башмачницы и ее дикие выходки – ведь она вечно воюет: воюет с той действительностью, что ее окружает, и с фантазией, когда она становится действительностью.

Слышны крики Башмачницы: «Пустите! Иду!»

Запасись терпеньем. Ведь не в платье же с длинным шлейфом и невероятными перьями выйдешь ты на сцену, а в тряпье, слышишь? В костюме Башмачницы.

За сценой голос Башмачницы: «Пустите!»

Замолчи!

Занавес раздвигается. Сцена слабо освещена.

Вот так каждое утро занимается заря над городами, и те, что собрались сейчас в этом зале, покидают полуреальный мир сна, чтобы идти на рынок, а ты, волшебная Башмачница, идешь к себе домой, на сцену.

Свет становится ярче.

Начинаем! Ты выходишь со стороны улицы.

За сценой бранятся.

(Публике.) Всего хорошего. (Снимает цилиндр, который начинает светиться изнутри зеленым светом, затем переворачивает его, и оттуда выливается струя воды. Несколько смущенно смотрит на публику и, пятясь, идет за кулисы. Насмешливо.) Прошу прощения. (Уходит.)

Комната Башмачника. Верстак и инструменты. Стены комнаты ослепительной белизны. В глубине большое окно и дверь. В окно видна улица: два ряда белых домов с серыми дверцами и оконными рамами. Справа и слева двери. Сцена залита мягким оранжевым предзакатным светом. Весь акт должен идти весело; оформление, вплоть до мельчайших деталей, должно быть выдержано в светлых тонах.

С улицы входит разъяренная Башмачница и останавливается на пороге. На ней ярко-зеленое платье. В зачесанных назад волосах две большие розы. У нее вид дикарки, и в то же время она очень женственна.

Башмачница. Попридержи свой длинный язык, старая сплетница. Если я так поступила… если я так поступила, то по своей доброй воле… Если б ты вовремя не шмыгнула в дверь, я бы тебя, змея напудренная, оттаскала за волосы… И пусть это слышат вон те, что трусливо жмутся у окон. Лучше выйти замуж за старика, чем, как ты вышла, – за кривого. И не хочу я больше говорить ни с тобой, ни с другими… ни с кем, ни с кем! (Входит, с силой хлопнув дверью.) Ведь знала же я, что с этим народом нельзя разговаривать… я, я, я сама во всем виновата… мне надо было остаться дома с моим… до сих пор не могу привыкнуть… с моим мужем. Если б мне, блондинке с черными глазами, – а ведь это что-нибудь да значит, – с такой талией и с таким изумительным цветом лица, сказали, что я выйду замуж за этого… я бы себе волосы вырвала. (Плачет.)

Стук в дверь.

Кто это?

Молчание. Стук повторяется.

(Сердито.) Кто это?

Малыш (боязливо). Мир дому сему.

Башмачница (отворяя дверь). Ах, это ты? (Умилена и растроганна.)

Малыш. Да, сеньора башмачница. Вы плакали?

Башмачница. Нет. Это комар – знаешь, который пищит: «пи-и-и-и», – укусил меня в глаз.

Малыш. Хочешь, я подую?

Башмачница. Нет, сынок, уже прошло… (Ласкает его.) А зачем ты пришел?

Малыш. Эти лакированные туфельки стоят пять дуро; меня послали отдать их твоему мужу в починку. Это туфли моей старшей сестры, той, у которой нежный цвет лица и которая прикалывает к поясу то один бант, то другой, – у нее их два.

Башмачница. Положи туфли вон туда, починим.

Малыш. Мама велела, чтобы вы с ними обращались осторожно и не так сильно били молотком, потому что на них очень тонкий лак, и он может потрескаться.

Башмачница. Скажи матери, что мой муж без нее знает, что ему делать; хорошо, если б она так умела приготовить жаркое с перцем и лавровым листом, как мой муж умеет чинить обувь.

Малыш (плаксиво). Не сердитесь на меня, я не виноват, я каждый день учу уроки.

Башмачница (нежно). Сыночек мой! Сокровище ты мое! На тебя я не сержусь! (Целует его.) На, возьми эту куколку, она тебе нравится? Так бери!

Малыш. Я возьму, потому что раз у вас никогда не будет детей…

Башмачница. Кто это тебе сказал?

Малыш. Моя мать вчера сказала: «У башмачницы никогда не будет детей», – а мои сестры и кума Рафаэла засмеялись.

Башмачница (вскипела). А может, у меня еще скорей родятся дети, чем у твоих сестер, и покрасивей, чем у них, и от законного мужа, а не то что у твоей матери… ты вот ничего не знаешь…

Малыш. Возьмите свою куколку, она мне не нужна!

Башмачница (успокоившись). Нет-нет, возьми ее, сыночек… На тебя я нисколько не сержусь!