Чудесный день в аду
Шрифт:
Он увидел, как дернулся пулемет в руках русского, и тело Саида словно пушинку отбросило назад – на склон. Саид сползал по уклону на спине, пока его тело не уткнулось в дерево. Там он и остался умирать, истекая кровью…
Филин был уже у «вертушки», когда у бруствера неожиданно возник «дух», паля из автомата. Выучка разведчика оказалась более высокой – он стрелял прицельно, видя, как пули пробивают грудь боевика. Тело врага отбросило назад, и тот исчез из поля зрения.
Филин шагнул к трапу и вдруг упал на колени, выронив пулемет и ткнувшись
Из вертушки выпрыгнул Кум и, взвалив тело Филина на плечо, в два прыжка поднялся на борт.
Технарь убрал трап, и «вертушка» начала набирать высоту. Тут же по днищу гулко застучали пули боевиков, не причиняя, впрочем, никакого вреда бронированной машине.
Седой стащил пропотевшую разгрузку с плеч Филина и увидел край пули, пробившей грудную мышцу и застрявшей в ребрах. Удивленный, он развернул разгрузку и все понял: пуля «АКМС», разбив вдребезги рацию, от которой остался только пробитый зажим, пробила насквозь снаряженный магазин в разгрузке и, потеряв силу, застряла в теле. Но ситуация была почти та же, что и у Макосея: кровь, даже через пробку, образованную пулей, ручьем текла из раны.
– Кто-нибудь, возьмите у летчиков аптечку! – крикнул Седой, не поднимая головы.
Несмотря на рев двигателей, из-за которых в салоне вообще не было ничего слышно, его услышали, и через минуту Кум протянул ему санитарную сумку.
Седой плеснул на рану перекиси водорода и, разорвав ИПП, наложил салфетку с бинтом на грудь Филина. В трясущейся кабине он не решился извлекать пулю, опасаясь, что это вызовет еще более сильное кровотечение. Вскрыв упаковку с промедолом, он провернул наконечник иглы, пробивая мембрану, и ввел обезболивающее в бедро разведчика.
И только после этого тяжело упал на решетчатое металлическое сиденье, чувствуя, что сил у него не осталось вообще. В душе опять возникло странное ощущение пустоты и мрака. Седой низко опустил голову на грудь и закрыл глаза. Наверно, он свалился в глубокий обморок, потому что очнулся только тогда, когда услышал тишину – звонкую и яркую, до боли в ушах. Он поднял тяжелую, словно свинцом налитую голову и увидел своих пацанов, бережно снимающих с трапа Макосея. Тела Суслика на полу салона уже не было…
В проходе пилотской кабины стоял знакомый летчик, имени которого Седой так и не вспомнил, и с состраданием смотрел на разведчика. Он не первый раз выдергивал группу из объятий смерти и знал, насколько выматывает физически и морально командира группы невероятно тяжелый груз ответственности за жизни пацанов.
Седой благодарно кивнул ему и тяжело поднялся с сиденья. От изнеможения его шатнуло и бросило на борт «вертушки». Летчик дернулся было помочь ему, но Седой предостерегающе поднял руку…
«Господи! – подумал он. – Неужели все кончилось? Еще один день в аду…» И осенил грудь широким крестом.
Глава 33
На взлетке царила обычная в таких случаях суета: к «вертушкам» бросились технари, осматривая побитые пулями плоскости, потянулись топливозаправщики. В десятке метров от взлетки стояли три санитарных машины, куда разведчики уже несли раненых. Поодаль стоял,
Пахло керосином, расплавленным асфальтом, пылью, выхлопными газами работающих двигателей. Седой с удовольствием втянул в ноздри эти запахи: такие мирные, до боли родные…
Как всегда, никто ни из разведотдела группировки, ни из комендатуры, где они базировались, разведчиков не встречал: у всех были свои неотложные дела. Разведчики, загрузив раненых, двинулись к БТРу, и Седой заметил в их рядах и Батона.
– Эй, Батон!
Разведчик сделал вид, что не услышал его, и продолжал идти к БТРу.
– Батон! Ты куда это направился? – крикнул он громче, нагоняя группу.
– Как куда? Домой! – ответил Батон, обернувшись и делая удивленное лицо.
– Ну-ка, блин, быстро в «санитарку»! Пока тебя в госпитале не посмотрят, никаких «домой»!
– Да все нормально, командир! – крикнул издали Батон, уже забросивший свои солдатские пожитки на броню.
– Ну-ну! Я же сказал: у тебя плохое ранение! Быстро пошел в «санитарку»!! Барахло свое оставь на броне, отвезем.
Рядом нерешительно мялся капитан Мухин.
– Ну что, Виталий, попрощаемся? Как говорится, «до новых встреч»?
Мухин хотел что-то сказать, но тут рядом с ними, резко завизжав тормозами, остановился армейский «УАЗ», из которого выпрыгнул полковник в полной летной форме: синих брюках, голубой рубашке с погонами и даже, несмотря на жару, в огромной форменной фуражке, напоминающей размерами небольшой аэродром.
Вместо «здравия желаю» он густым басом, перекрывшим рев двигателей, заорал:
– Мухин, ты почему не улетел с оборудованием? Ты что, сука, не знаешь, что, кроме тебя, никто с ним работать не может?!
Мухин, мягкий и, в общем-то, беззлобный человек, насколько успел узнать его Седой, вдруг напрягся, потемнел лицом и, взыграв желваками на густо поросших щетиной скулах, сжав кулаки, шагнул к полковнику.
– Господин полковник! – чеканя слова, сказал он. – Во-первых, я не сука, а офицер Вооруженных Сил Российской Федерации капитан Мухин Виталий Иванович! Во-вторых, ситуация складывалась так, что нужно было спасать вертолет с оборудованием и раненого разведчика. Времени снова запускать лебедку и спускать трос просто не было, ибо «духи» вели огонь по вертолету и разведгруппе с расстояния не более ста метров. И вы должны это знать, поскольку летчики спасательной команды вам наверняка об этом доложили. И, в-третьих, если вы еще раз позволите себе оскорбить офицера нецензурной бранью, я призову вас к ответу! Можете в этом не сомневаться! А теперь – честь имею, господин полковник! – Мухин кинул руку к виску и даже щелкнул каблуками сбитых в рейде ботинок, взбив облачко пыли. – Офицерский долг обязывает меня попрощаться с разведчиками, которые неоднократно спасали мне жизнь и все сделали для спасения нашего оборудования, рискуя своими жизнями. Докладываю вам, господин полковник, что в сегодняшнем бою один из этих достойных воинов пал смертью храбрых, прикрывая отход товарищей. Хотя вряд ли вам это интересно…