Чудесный гибрид
Шрифт:
Весной 1933 года Нечаев скрестил короткоползучий пырей с пшеницей, и опыт на этот раз удался — гибриды принесли 60 семян. Михаил от радости расцеловал Семена и, забрав все полученные семена, в тот же день выехал в Мичуринск.
— Надо показать эти драгоценные зерна Мичурину, — перед отъездом сказал Михаил Семену. — Я у старика в большом долгу.
...Как только Нечаев вошел в дом знаменитого ученого, тот, к удивлению Михаила, сразу узнал его и принял на этот раз более приветливо. Он пригласил Михаила в кабинет, усадил в кресло и спросил, хитро улыбаясь:
— Ну, чем похвалитесь, голубчик? Я ведь знаю, что во второй раз с пустяками вы ко мне не решились бы приехать.
Нечаев достал из кармана пакетик, в котором были тщательно завернуты семена пшенично-пырейного гибрида. Мичурин взял несколько зерен на ладонь, внимательно рассмотрел их у окна и попробовал на вкус.
Выслушав рассказ Нечаева о проделанной им работе, он радостно пожал ему руку и, указывая на семена, сказал своим сотрудникам, присутствовавшим при беседе:
— Вот то, что должно вызвать революцию в сельском хозяйстве.
В Воронеж Михаил вернулся счастливым и веселым.
— Ну, Сеня, — сказал он встретившему его на станции Круглову, — теперь мы развернем настоящую работу.
В день приезда Нечаева на станцию пришел Иван Мочалкин. Поздоровавшись, он спросил:
— Как здоровье Мичурина, Михаил Андреевич? Плох, наверное, старик?
— Ну, что вы, Иван Архипович! Мичурин чувствует себя отлично. Шутит и память имеет такую, что даже завидно.
— Это хорошо, — облегченно сказал Мочалкин и, тепло улыбаясь, добавил:
— Похвалил, верно, старик-то?
— Похвалил.
— Вижу, что похвалил. Ну, прощайте, занят я сегодня, — и он ушел повеселевший, забыв даже угостить Нечаева табачком.
Теперь Михаил с утра до поздней ночи находился в поле. Петр Петрович стал откровенно посмеиваться над ним и даже сказал как-то, что собирается уйти со станции и вообще уехать из Воронежа, так как ему надоело заниматься пустым, бесполезным делом. Но со станции агроном не ушел.
Между тем Олег Милецкий, освоившись с новой должностью, стал энергично рассылать директивы и планы работы на опытные и селекционные станции. Был такой план прислан и Нечаеву. Согласно предписаниям начальства, станция должна была прекратить все опыты по выращиванию гибрида и заняться «более полезным делом» — скрещиванием засухоустойчивых пшениц, образцы которых были присланы вместе с планом.
Нечаев написал Милецкому личное письмо, в котором указал на полнейшую нелепость прекращения работ по гибридизации пырея и пшеницы в тот момент, когда гибридизация эта дала положительный результат.
Не получив ответа на письмо, Нечаев сам поехал к Милецкому.
Выслушав просьбу Михаила, Олег сухо заметил:
— Я не могу вам разрешить этого, без риска получить выговор от наркомата.
Нечаев возмутился:
— За что же выговор? Это же смешно! Я хочу дать колхозам новый сорт пшеницы, увеличивающий урожай минимум в полтора раза, а вы считаете меня чуть ли не вредителем. Что же это такое?
— Слушай, Михаил, — уже сердито сказал Милецкий, — все это действительно становится нелепым. Неужели ты не замечаешь, что над тобой смеются и начинают рассказывать о тебе анекдоты? Все здравомыслящие люди обвиняют тебя в невежестве. Всего несколько дней назад я получил письмо от одного из твоих сотрудников. Вот прочти!
Милецкий подал Нечаеву лист бумаги, на котором было написано:
«...Считаю скрещивание пшеницы с пыреем не только невозможным, но и вредным занятием, так как растения эти являются представителями двух совершенно различных родов. Настоятельно прошу товарища начальника земельного отдела области пресечь бессмысленную деятельность Нечаева».
Письмо было подписано агрономом Сохниным.
— И ты поверил этому «здравомыслящему» идиоту? — спокойно спросил Нечаев.
— Этому все верят, — уклончиво ответил Милецкий.
Михаил бросил письмо на стол и, не попрощавшись, вышел из кабинета.
«Опыты» Петра Петровича
Вопреки приказаниям областного начальства, Нечаев не прекратил своих работ с пшенично-пырейными гибридами.
Была весна 1934 года. Совсем недавно окончился семнадцатый съезд партии, съезд победителей. Слова Иосифа Виссарионовича Сталина о том, что трудовое крестьянство окончательно и бесповоротно стало под красное знамя социализма, глубоко взволновали Михаила Нечаева. Он считал, что теперь, когда колхозному крестьянству особенно необходимы высококачественные сорта хлебных злаков, он был бы преступником, если бы прекратил свои работы. Почти весь участок опытного поля Нечаев засеял пшенично-пырейными гибридами. Узнав об этом, Милецкий объявил ему строгий выговор. Но это не испугало смелого селекционера. Он не побоялся угроз и продолжал свою работу.
Враги не переставали издеваться над ним. Завистливый Петр Петрович, почувствовав, что мечты Нечаева начинают осуществляться, устраивал ему всевозможные гадости. Но весь этот злобный писк тупиц, завистников и тех, кто стоял за их спиной, уже не в состоянии был повредить Нечаеву. Он черпал энергию в поддержке колхозников и агрономов, которые приезжали к нему со всей области. У Нечаева стали появляться ученики и последователи. Слава о нем росла с каждым днем. Лишь в земельном отделе области и в Наркомземе, казалось, не замечали или не хотели замечать этого.
Летом 1935 года Милецкий снова приехал на опытную станцию и, охарактеризовав невыполнение Нечаевым приказов земотдела как хулиганство, пригрозил отдать его под суд, если он немедленно не прекратит «вредительских экспериментов». А спустя месяц Михаила вызвали в обком партии и сообщили, что он выделен делегатом на Всесоюзное совещание стахановцев сельского хозяйства.
Взволнованный Нечаев стал готовиться к поездке в Москву. Он тщательно отобрал колосья пшенично-пырейного гибрида и семена многолетней пшеницы. В приготовлениях этих ему усердно помогали Семен Круглов и Иван Мочалкин. Они отбирали наиболее крупные зерна, взвешивали их и измеряли размеры. Но тут произошел один случай, который чуть было не испортил все дело.
Семен Круглов, работавший вместе с Мочалкиным в лаборатории станции, заметил, что Петр Петрович незаметно подсыпал в зерна пшеницы зеленый порошок. Семену это показалось подозрительным. Он осторожно взял порошок и, сделав анализ его, убедился, что подозрения были не напрасны — порошок оказался ядовитым.
Семен взял банку с отравленными зернами и, весь дрожа от гнева, подошел к агроному.
— Ты, что с ними сделал, зараза? — злобно закричал он.
— Да что ты, Семен... — начал было побледневший Петр Петрович, но Круглов не дал ему докончить. Он силой ударил его банкой по голове. Банка разбилась и порезала агроному кожу. Тот, вытирая кровь, бросился к двери.