Чудиновский бой
Шрифт:
Никакой внешней охраны у «красных» в этот момент действительно не оказалось. Все они находились на сельской площади, запруженной множеством повозок, лошадей и людей. Шёл митинг. На одной из подвод стоял человек в коричневой распахнутой на груди овчинной шубе, перепоясанной патронташем, и, размахивая сжатой в руке шапкой, что-то горячо говорил толпе местных крестьян, среди которых виднелось немало ярких бабьих платков. По сторонам, сидя и лёжа в своих повозках, дымя цигарками, расположились бойцы и командиры последнего остановившегося здесь отряда повстанцев. Многие разошлись греться по ближайшим крестьянским дворам.
Пронзительный крик «казаки!»,
Чтобы не попасть в самую середину этой сумятицы и не потерять там своих людей, Серебряков дал команду повернуть в первый попавшийся переулок, откуда маленькая кавалькада выскочила обратно на окраину и присоединилась к своим пехотинцам, щедро осыпавшим пулями и гранатами охваченное паникой село. Всё было кончено в несколько минут. Когда стрельба стихла, взорам милиционеров предстали две сломанных телеги с рассыпанным на снегу провиантом, разбросанные в разных местах платки, мешки, шапки, рукавицы и четыре трупа повстанцев, оставленных в беспорядке отступления на улицах села.
Преследовать стремительно удалявшийся в сторону Дубровки обоз отряд милиционеров возможности уже не имел. Почти все взятые ими с собой патроны были израсходованы во время этой безумной стрельбы. Сдав село и трофеи подошедшему со станции подразделению японцев из двадцати человек во главе с маленьким коренастым унтер-офицером, Серебряков увёл отряд обратно в Суражевку. Распустив по домам своих пехотинцев, он оставил пока при себе конных милиционеров и добровольцев, чувствуя, что основные события этого дня могут быть ещё впереди.
В помещении участка милиции его уже ждал нарочный с запиской от прапорщика Мищенко из Новоивановки. Из этого донесения следовало, что сосредоточившимися в деревне Сукромли красными в ночь на 24 февраля была сделана попытка двинуться на город Свободный. Перед их приходом в Новоивановку Мищенко удалось через проживавших в деревне добровольных агентов милиции распустить слух о разгроме зазейских повстанцев, подходе к Свободному крупных японских подкреплений с артиллерией и о движении большого правительственного отряда из города в Серебрянскую волость. Сам Мищенко со своим разъездом взял на себя роль авангарда этих сил.
Розыгрыш удался. Как только мобилизованные красными крестьяне услышали обо всех этих событиях, они начали немедленно разъезжаться с оружием по своим деревням. Уже через три-четыре часа от полутысячного отряда осталось всего несколько десятков человек, которые тоже поспешили убраться из села при появлении в нём группы суражевских милиционеров. Письмо завершалось сообщением об аресте в Новоивановке нескольких сторонников большевиков, выявивших себя сразу после прихода туда красных и не успевших вместе с ними покинуть село.
***
Когда последняя рота повстанческой армии – вторая Борисоглебская – достигла, наконец, деревни Дубровки, было уже совсем светло. С трудом разместив своих бойцов в четырёх указанных вестовым командующего маленьких домиках на её северной окраине, командир роты Демус и его заместитель Давыдов, согласно переданному тем же вестовым распоряжению явиться в штаб армии, отправились к центру села.
Дубровка к этому времени представляла собой нечто среднее между военным лагерем и кочевым табором цыган. По единственной улице взад и вперёд проносились верховые, двигались повозки и сани. Повсюду во дворах и прямо на улице возле них теснились такие же повозки, запряжённые жующими брошенное перед ними сено лошадьми. В почти не закрывающиеся двери домов постоянно входили и выходили, сопровождаемые клубами пара, люди в перетянутых ремнями и кушаками крестьянских шубах, шинелях и полушубках. Откуда-то доносились грустные звуки напевных украинских песен, заглушаемые временами переборами гармошки, весёлым хохотом и топотом подкованных каблуков.
– Что-то не похоже на обещанное сегодня наступление, – проворчал Демус, оглядываясь на перешедшего через дорогу с большим медным самоваром в руках молодого бойца, скрывшегося затем во дворе одного из домов. – Давно уже должны были в Свободном чаи гонять. О чём там наше начальство думает?
– Вот в штабе всё и узнаем, – задумчиво проговорил Давыдов. – Ох, не нравится мне эта канитель. Чует сердце – что-то здесь не так.
– Ладно, не ворожи. Видишь, кажется, уже пришли.
У высокого крыльца занятого штабом дома толпился народ. Помимо бойцов охраны, здесь было немало и местных крестьян. Кто-то из них явился с жалобами на слишком большое количество новых «постояльцев», которых нечем было кормить, а кто и просто пришёл поглазеть на «комиссаров», о которых после падения Советов в прошлом году многие стали уже понемногу забывать.
Миновав узкие сени, Демус и Давыдов оказались в довольно просторном помещении, в дальнем углу которого, под образами, сидели вокруг широкого стола почти все члены штаба. Остальные расположились на лавках вдоль стен. Справа от входа суетилась у русской печки хозяйка, готовившая завтрак гостям.
– А, Демус, проходи, садись, – радушно пригласил к столу сидевший с краю, возле самого окна, Дрогошевский. И вы, товарищ, тоже садитесь, – обратился он к Давыдову. – Как там ваша рота? Всем хватило места?
– Да ничего, как-нибудь утрясутся, – пошутил Демус. – Ночевать ведь, надеюсь, здесь не придётся?
– Нет, товарищи, ночевать тут нам никто не позволит. Если не найдутся пропавшие полки товарища Патрушева 4 , – тут он с иронией взглянул на сидевшего слева от него с растерянным выражением лица председателя штаба первого района, – то придётся штурмовать город самим.
– Ну не могли они никуда исчезнуть, – взорвался Патрушев. – Ума не приложу, куда они делись. Спрашивал у дубровских крестьян – говорят, что только позавчера проезжало человек двадцать на конях. А кто они такие – не разобрали.
4
Наступавшие с севера и с юга на г. Свободный в ночь с 24 на 25 февраля отряды 1-го района неожиданно остановились, соответственно, в Черниговке и Новоивановке и, после недолгого митингования, разъехались с оружием по своим домам.