Чудны дела твои
Шрифт:
Она всё плакала и плакала,
скрипели рядышком качели.
О, если б только она знала
Какие впереди метут метели.
Какие ветры слёзы оботрут
и выметут из памяти измену…
каким великим будет труд,
чтоб через десять лет
взлететь на сцену.
Что стало…
Что стало с той звездой,
однажды вспыхнувшей над Вифлеемом
и
летит и где возникнет мемом.
Какую явит миру тему…
определит ли путь какой,
быть может выстроит иную схему
великой жизни, яркой и простой.
А может статься, что тогда,
она была Христом во свете
и с Ним, и в Нём горела все года,
и после, в каждом человеке.
Чуть теплится живой искрой…
то пыхнет и прояснит,
маяк всей жизни, не святой,
который не угаснет.
И мы…
Бросайте девочки работу,
пойдём, серьёзно развлечёмся,
заглотим водочную квоту
и может быть на том сойдёмся.
А нет, так шире разольёмся,
ну, что нам эти берега,
не хватит ходу, швартанёмся
и так три раз, до утра.
А утром, други, спозаранку,
шаббат, суббота, наизнанку
карманы выверни, сложись,
ход за тобой, врубайся в жизнь.
Весна, природа в цвет идёт,
земные соки сутки пьёт,
ведь не стальная же, и мы,
бросай работу пацаны.
На себе
Гора сошла, своею волей,
я только нежно подмигнул
и вот, теперь мы с нею в доле,
ты, добрый брат, уже смекнул.
Теперь мы моем ноги в море,
как все старатели в тайге,
когда они на жиле, в створе,
а мы на юге, на воде.
Мы были чуточку удачней,
когда доверились судьбе,
я гору взял в свои объятья
и вынес наверх, на себе.
В цвет
Нет, невозможно мир принять
Таким, каким он есть,
Уж очень, очень хочется его проковырять,
Быть может, что, получится
Красивое и доброе – поля, цветы, луга,
Растут дома-деревья,
А дальше всё вода, вода
Заправленная в небо
И по нему плыви, без зависти, без лжи,
Простой, ромашкой белой взлетай с той полосы…
В другие акварели, в цвет выпавшей росы.
Сидючи
Меня сегодня небо беспокоит…
Вон облака баранами плывут,
А те, что с севера, сейчас умоют
И не проси, ни сколь не обождут,
Ума не хватит капле задержаться,
Дать человеку посуху пройти,
С начальницею чтоб не объясняться,
Копейку заработать и свести
Расход энергии и пищи к минималке,
Костюм, опять же, глаженный на мне
И зонт, подарок, спит на полке
И не спасёт, ну разве, что во сне.
А дождь спешит и капельки стучатся,
Весёлой дробью, мелко, по спине…
Им что, их много, им бы посмеяться
И покататься сидючи на мне.
На полчаcа
Из-под небес бездушных, в полдень,
на землю плюхнулась стена
снегов, прошитых синей тенью,
когда-то поднятых со дна
и принесённых южным ветром
на наши севера…
Они дышали тёплым морем,
солёным, чистым, как слеза,
светилось лето, сквозь узоры,
и испарялась бирюза…
и мы от счастья ошалели,
нырнули в снег,
на полчаса, на полчаса.
Минуточку
Женщина, в бледненькой кофте,
как ты все годы жила…
Что ж не скопила на платье,
замуж не вышла, стрела,
что поражает девчонок
в юные очень, не очень сердца,
цель не нашла, не пробила,
краем прошла, обожгла.
Как ты живёшь, проживаешь,
юные годы, свои…
Часто ли в них застреваешь,
чтобы надеть каблучки,
чтобы пройти по дорожке,
мимо весёлых рябин,
чтоб постоять у окошка,
хоть бы минуточку, с ним.
И снова
И снова, спрятав дальше зубы,
мечты безвольной оборвав полёт,
иду, как раб, без всякой злобы
на недостроенный, рабочий эшафот.
И каждый раз, не знать об этом,
какой подпишут мне приказ…
сто лет бродить по белу-свету
иль выхожу в последний раз.
Я буду счастлив в том и этом,
жизнь не закончится никак…
ни с вспыхнувшим огнём, рассветом,
ни в переходах на закат.
Я буду плыть по воле, свыше,
в неведомые дни, потом года
и будет на земле не меньше смеху,
когда покину вас, и на всегда.
На живую
Я славлю Господа, я Господа молю,
не оставляй меня в минуты роковые…
Когда ослеп и глух к Нему,
когда, что не сумел, когда блефую.
Молю и славлю Господа сейчас,
когда нутром и сердцем, Его, чую…