Чудо и чудовище
Шрифт:
Иммер перестал мучить бороду и посмотрел ей в лицо.
– Я не могу ответить сразу. Я должен посоветоваться со своими людьми.
У него была отличная память. У Дарды – тоже.
И двое негодяев, делившиех власть в Каафе, рассмеялись.
ДАЛЛА
– Откуда она взялась, эта самозванка? – брюзгливо спросил Рамессу.
Далла отвернулась. Она прекрасно знала ответ, но ничто на свете не заставило бы ее заговорить.
Катастрофа в Маоне оказалась лишь прелюдией к новому обвалу бедствий. Никому ничего нельзя поручить, все подвели
– Какая разница? – сухо ответил Криос. – Мне наплевать, существует ли она вообще. Этот жирный негодяй Иммер – вот кто главный виновник. Всегда был хитер. Его затея, не сомневайся.
Рамессу кивнул.
– Доселе никто из градоправителей не рискнул посягнуть на верховную власть. Они все бы тогда перегрызлись. Но с этой историей о законной наследнице Иммер получает сильное преимущество. Он ведь как бы не за себя сражается, а за справедливость. Нирцы просто помешаны на справедливости.
Далла взглянула на своих советников почти с благодарностью. Объяснение Рамессу звучало правдоподобнее самой правды. И если в Зимране примут на веру то, что говорит царский казначей – а они примут, столица привычна к интригам – то она спасена. Если только…
Если мятежники не победят.
– Неважно, что он придумал, – Криоса гражданские рассуждения Рамессу не волновали, – Важно, что Кааф – пограничное княжество. Иммер со своим дурацким восстанием открывает Дебену и Хатралю дорогу в Нир. Ему бы сидеть за городскими стенами, тогда б он хоть сколько-то продержался. А он в наступление решил поиграть…
– Иммер не может воспользоваться обходной дорогой? – осторожно полюбопытствовал Рамессу.
– Через горы? Он не настолько глуп. Вот те, из долины Корис, – вполне могут.
– А что, у Кориса опять мятеж? Ты не говорил нам об этом.
Криос раздраженно сдвинул седеющие брови.
– Какой смысл? Там всегда кто-нибудь бунтует. Раздавить этот гадюшник еще никому не удавалось, но и опасности настоящей от них нет. Пастухи – они и есть пастухи. Пусть себе рвутся на соединение с Иммером. Вместе их и раздавим.
– Скажи мне, храбрый Криос… Только не надо от меня ничего скрывать, лучше мне сейчас узнать правду… – Далла стиснула пальцы – Есть у мятежников возможность… – она едва не сказала "победить", но вовремя спохватилась, – … преуспеть? Хоть самая малая?
Во взгляде Криоса явственно читалось презрение. Впрочем, снисходительное. Какого еще вопроса он мог ждать от женщины?
– Никакой! – отчеканил он. – Если все же Иммер двинется по обходной дороге, как князь Хатральский, это будет для него самоубийством. А если по прямой… Путь к Зимрану лежит через полдюжины городов, в каждом из которых стоит верный нам гарнизон. Мятежники будут разбиты в первом же сражении.
– А если нет? – вмешался Рамессу. – Что, если они вообще не станут штурмовать царские города, а пройдут мимо? В истории подобные случаи известны…
Всякая снисходительность во взгляде Криоса исчезла.
– Это лучшее, на что мы можем надеяться! Тогда царские гарнизоны, с нетронутыми силами, останутся у них в тылу. А сами мятежники, не имея возможности возобновить запасы провианта, будут ослаблены. Мы возьмем их в клещи и уничтожим. Но, скорее всего, на такое они не пойдут. Однако, даже если бунтовщикам и удастся захватить один или два города, силы свои они бесповоротно измотают. К Зимрану подойдет жалкая кучка бродяг…
– То есть ты собираешься встретить их на подходах к Зимрану? – спросил Рамессу.
– Да, – помедлив, сказал Криос. – Или даже в самом Зимране.
От внимания Даллы не укрылось это промедление. И что отвечал Криос с неохотой. Может, он далеко не так уверен в победе, как он пытается показать? Внезапно на Даллу снизошло озарение. Победа, поражение, бунтовщики, хатральцы – все это Криосу безразлично. Он не хочет воевать. Не потому что боится, вовсе нет, и не из-за старости – у таких людей нет возраста. Он не хочет воевать за женщину. Это ниже его достоинства.
– Следовательно, навстречу бунтовщикам ты не выступишь?
– Не вижу в этом необходимости. Это покойный Ксуф – да упокой его Кемош-Ларан среди лучших – мог бросаться, не разбирая дороги, туда, где слышится звон оружия. Я – не царь, я такого позволить себе не могу.
Далла все больше убеждалась, что ее догадка верна. "Ксуф мог позволить себе совершать глупости, поскольку он был мужчиной" – так следовало понимать его слова.
– Мы собрались не для того, чтобы обсуждать достоинства моего покойного супруга, как полководца, – медленно сказала она. – Тебе они прекрасно известны. Равно, как и то, что нынешний царь, мой сын, возглавить армию не в силах. В этом все и дело. Речь идет о достоинстве царской власти в Зимране…
– Вот именно, – подхватил Рамессу. Он понял, куда клонит Далла, мгновенно все просчитал, и счел за лучшее присоединиться. – Представь себе, как это будет выглядеть. Армия мятежников – а это все-таки армия, поскольку ядро ее составляет воинский гарнизон Каафа, движется через все царство. Прямиком к столице. Будто мы так слабы, что не можем оказать сопротивления.
– И отлично, если мятежники так подумают.
– Да, отлично, если так подумают Иммер и его присные. А если хатральцы и прочие дикари, тем более, что по твоим словам, граница остается открытой? Хуже того, подобное поведение властей может подтолкнуть к бунту тех князей и наместников, что пока еще сохраняют верность присяге. После того, что случилось из-за хлебных поборов, мы узнали цену этой верности. К тому ты сам сказал – беспокойно не только в Каафе, но и в других пределах Маона.
– Осторожность – достоинство казначея. А для воина – позор.
– О благородный Криос! Не сам ли ты всегда порицал покойного нашего царя за неосторожность и опрометчивость в решениях? И коли уж у нас речь зашла о позоре… Никто не сомневается в твоей победе. Но мятежники у стен Зимрана – это ли не позор для царской столицы?
Далла могла бы аплодировать своему управителю. Сама бы она ни за что не сумела бы привести таких убедительных доводов – и столь красноречиво. Она видела, что слова Рамессу возымели на полководца несомненное действие. Как видела и то , что Криос не намерен соглашаться. Пусть в душе он будет десять раз уверен, что Рамессу прав. Просто потому, что полководец никогда не признает правоту евнуха. Так же, как не признает правоту женщины.