Чудо пылающего креста
Шрифт:
И вот, задолго до того, как полководцы Максенция осознали наконец, что происходит, перед Сузой появились армии Константина. К городским воротам подогнали стенобитные тараны и телеги с разведенным на них огнем, к стенам приставили штурмовые лестницы и, пока гарнизон все еще пытался организовать эффективное сопротивление, ворота разбили — и город был взят. Однако, по строгому приказу Константина, не допускалось никаких грабежей и насилия, поскольку он хотел, чтобы его опережала добрая весть и люди знали: он пришел не как завоеватель, а как заступник, пришел, чтобы освободить угнетенный
Когда в городе вспыхнул пожар, Константин на день отложил свой дальнейший поход на Восток. Его солдаты бок о бок с горожанами сражались с пламенем и, погасив его, уберегли город от разрушения. Но это дало военачальникам Максенция время, необходимое, чтобы мобилизоваться для блокирования вторгшейся армии. Когда войска Константина подошли к лежавшей перед Таврином равнине, миль на сорок к востоку, они обнаружили значительную группировку ударных частей, построенную в виде клина — наиболее известного строя итальянской кавалерии.
Новые тактики ведения войны и новое оружие, заимствованные на Востоке, существенно снизили эффективность пехотинца, составлявшего оплот римской армии во времена Юлия Цезаря. Давно уж на смену традиционному боевому каре первых римских легионов пришла тяжелая кавалерия, где и всадники, и лошади защищались от стрел и дротиков металлическими доспехами. Именно на мощь этой громоздкой кавалерии делался главный расчет при ее создании, ибо тяжесть доспехов делала уже невозможной быструю маневренность конницы.
Эта массивная стена из доспехов впервые выросла перед Константином и его воинами, когда они приблизились к Таврину, стоящему у подножия Альп, через которые они только что прошли. Крок уже произвел первую оценку ситуации и вернулся на холм, где находился Константин со своим штабом и откуда открывался прекрасный вид на равнину, которой вскоре предстояло превратиться в кровавое поле битвы.
— Они сделали то, что ты и предсказывал, — радостно сообщил он Константину. — Открыли городские ворота, чтобы гарнизон мог выйти и помочь уничтожить нас здесь, на равнине.
— Что им, возможно, и удалось бы, — предупредил Константин, — будь перед ними кто-то другой, а не галльская конница. Эти закованные в доспехи всадники могли бы сокрушить строй пеших солдат, не получив при этом ни одной раны.
Под ним, на равнине, его войска пошли в наступление, загородившись традиционной для римлян стеною щитов, с конницей Крока, разбитой поровну на оба фланга.
— Небось их командиры сейчас говорят: нам, мол, драться только с необученными германцами, — предположил Даций. — Смотри в оба, Крисп: здесь сегодня ты узнаешь больше, чем за год учебы в Автуне.
Константин бегло взглянул на сына — он уж почти догнал его ростом, — и волна гордости прокатилась в его душе. Почаще бы нужно видеться с Криспом, напомнил он себе; заботы, связанные с правлением и попыткой предсказать действия Максенция, занимали его в последнее время слишком много, чтобы он мог позволить себе более, чем краткую поездку в Автун, где Эвмений сообщил ему, что у этого парня живой и любознательный ум.
— Противник двинулся, август, — предупредил Крок.
— Когда будешь готов, отдавай приказ. — Взглянув на Криспа, Константин увидел, что парень просто кипит от возбуждения, и, хотя первым его побуждением было желание отца уберечь своего сына, он понимал, что для него будет значить вкус настоящей схватки.
— И Криспа возьми с собой! — крикнул он Кроку, когда галльский командир садился на свою лошадь.
— Вперед, юный Константин! — прокричал Крок. — Это будет как в старые времена, когда мы с твоим отцом вместе гоняли верхом.
Крисп как влитой сидел на коне, мчась по склону холма вслед за галльским вождем, а за ними трубач проиграл ряд быстрых и резких звуков. Когда они проплывали над полем, подвижная галльская конница, не обремененная доспехами, делавшими всадников Максенция похожими на клин сухопутных черепах, тяжело ступающих по полю, начала широкий обходной маневр, держась на безопасном расстоянии от своего более тяжеловесного соперника.
Проводив взглядом две уносящиеся вниз по склону холма фигуры до тех пор, пока они не растворились в гуще галльской конницы, Константин переключил свое внимание на шеренги легионов, упрямо шагающих вперед с явным намерением сразиться слабыми своими силами с закованным в доспехи клином врага, движущимся им навстречу. Расстояние между ними все сокращалось, и, когда осталось совсем немного, Константин негромко отдал приказ своему трубачу. Зазвучал одинокий сигнал, тотчас подхваченный всеми трубачами когорт, уведомлявших его о получении приказа. В тот же момент колонны пехоты, надвигавшиеся на острие наступавшего на них кавалерийского клина, внезапно расщепились, обтекая противника с флангов, и войско Максенция врезалось в расширяющуюся брешь, влекомое инерцией своего движения все дальше вперед: так сама их неповоротливость оказалась величайшей слабостью.
В их рядах началась сумятица: это командиры пытались перегруппировать свои подразделения, чтобы совладать с противником, колонны которого внезапно растворились. А тем временем, пользуясь этой суматохой, пехотинцы Константина напали на противника с того и другого бока: по бокам пластины доспехов у всадников были расчленены, и это являлось их самым уязвимым местом. В тот же момент конница Крока разбилась на четыре отряда, и два из них — по одному с каждого фланга — поскакали к городу, чтобы захватить и закрыть ворота и тем самым лишить армию, находящуюся на поле сражения, места укрытия в случае ее отступления.
Остальная и более многочисленная группа всадников обрушилась на фланги вражеской пехоты, ступающей за тяжелой кавалерией. Окруженная с флангов и с тыла армия Максенция за считанные минуты превратилась из дисциплинированного и прекрасно организованного войска в беспорядочно кружащую толпу. Вопли умирающих людей и животных не позволяли расслышать приказы командиров, которыми еще можно было как-то спасти положение, и потому сражение скоро превратилось для врага в повальное бегство. К тому времени и всадники Крока уже прорвались к воротам Таврина и, быстро расправившись с горсткой оставленных для охраны солдат, закрыли их, отказав отступающей армии даже в этом убежище.