Шрифт:
Глава первая
«– Антонина полулежала на тонкой, расшитой золотистыми полосками глади простыне. Пеньюар её, почти прозрачный, не укрывал кружевами большую, но упругую грудь и тёмное треугольное пятно между скрещенными ногами. Голову она откинула назад, на подушку, и в ожидании закрыла глаза. Лишь подрагивающие ресницы и прерывистое горячее дыхание напоминали о том, как она взволнована. Артур стал судорожно срывать с себя брюки, носки, рубашку, от которой начали отрываться пуговицы. Трусы он снимать стеснялся, хотя глаз Антонина не открывала. Но страсть победила. Он стянул трусы и затолкал их под брюки, брошенные на стул. Сердце его
–В душ сбегай.– прошептала Антонина так томно, будто собиралась растаять прямо на простыне от раскалившей тело страсти.– Скорее, скорее!
Через пять минут он торопливо вытерся полотенцем, бегом вылетел из душевой, скинул полотенце с бёдер, прыгнул в кровать, на лету распахивая пеньюар, и впился горячими губами в её пахнущую лёгкими цветочными духами грудь. Тела их притянулись друг к другу как намагниченные и Антонина сладостно застонала.»
Ну!– хрипло крикнул с заднего ряда каменщик треста «Зарайсктяжстрой» Шалаев Володя.– Дальше читай! Давай! Что потом началось- то? Как оно проходило, когда закончилось? Чего застыл?
– Я дальше не написал пока.– Поднял вверх руку член литобъединения «Словеса» старший кладовщик управления «горпромторг» Ляхов.– Вот только начал. Зачитывал вам начало первой главы. Интересно знать ваше общее мнение о моём стиле и достоверности описания. Если одобрите – сегодня же сяду продолжать эту повесть. «От любви до ненависти» называется.
– Бляха- папаха!– Возмутился сторож универмага Лыско, тоже член.– Только во всю заслушался! Аж самого проняло. До дрожи в разных удалённых от башки местах. Натурально излагаешь Витя. Вот, чесслово, аж к жене потянуло. Но она, бляха – папаха, на работе сей момент. На козловом кране шарикоподшипникового завода. Ну, ты мастер, Ляхов. Талант!
– Меня чуть не стошнило прямо под ноги нашему председателю. – Встала бухгалтер мясокомбината Северцева.– Мы что, дети малые тут? Сами в кроватях не валялись кто с мужьями, кто с женами? Излишний натурализм типа того- что там под пеньюаром просвечивает – это для кого написано? Мы все знаем что у кого и где. Хоть оно и не просвечивает. Надо тайну любви описывать. Загадку! А я вот сидела, слушала, да испытала полное плотское, я извиняюсь, возбуждение. Это потому, что грубо больно уж. Топорно. А ведь не в этом прелесть настоящей литературы.
– Как не в этом? – Воскликнула Завадская Людмила, технолог кондитерской фабрики.– Вот он нам читал про то – как сейчас будет сиять физическая близость, без которой все мы – нищие плотью. Красочно и жизненно автор описывает прелюдию. Так мне что, должно захотеться в это время пожрать борща? Или сводить у вас, товарищ Северцева, в бухгалтерии сальдо с бульдо? Литература обязана будить истинные чувства. Вот Вы, Людмила Андреевна, чуть – чуть до оргазма не дотянули без участия вашего мужа. Значит чувствуете реализм слова автора! Инстинктивно откликаетесь на него. Это литература, я вам говорю. Сторожа к жене потянуло. А напиши автор коряво и неточно – потянуло бы его в пивную. Да, Лыско Николай Валерьевич?
– Запросто.– Отозвался сторож Лыско.– Или на рыбалку. А тяга пошла к бабе. Значит автор попал словом мне не только в душу. И это есть как раз успех литературного образца. Представьте – какой жгучей вся повесть будет!
– Вы не подеритесь мне тут!– Засмеялся доцент кафедры механико- математического факультета пединститута, председатель Зарайского городского литературного объединения « Словеса» Андрей Ильич Панович.-
У нас здесь литературная платформа для дискуссий. Это да! Но спорить – лишь бы спорить- не дело. У автора явный талант. Точные ощущения влюблённых, которые словами не каждый передаст. Лучше всего помогает личный пережитый опыт или, наоборот, полное отсутствие опыта, зато болезненное воображение, как пыткой клещами мучающее человека. И он тужится освободиться от мук, излить воображаемое хотя бы на бумагу. Ляхов передал нам то ли свой опыт, то ли воображаемое – с блеском. Опубликовать его повесть – не реально, конечно. Потому как секса в СССР даже сейчас, в тыща девятьсот нашем шестьдесят восьмом году нет. В космос летаем. Роботы есть. ЭВМ- в Академгородке работает. Водородная бомба наша весь мир не карачки посадила. Дети почти у всех есть. Сотни тысяч треснувших под людьми и провалившихся кроватей есть. У половины мужей – любовницы. У некоторых замужних- любовники. Этого мы не отрицаем. А секса всё рано нет. Оно, может, и к лучшему. Но нашу литературу этот факт обедняет крепко.
Литературное самодеятельное объединение придумал для Зарайска сам доцент три года назад. Он пришел к главному редактору областной газеты «Ленинский путь» и за час убедил его, что область должна иметь много талантливых литераторов, дремлющих в простых народных массах..
– Будем печатать тонкие книжки в газетной типографии, а которые потолще и
значительно важные – я сам поеду пробивать в лучшие республиканские издательства.Я там три книжки издал. Друзей в издательствах навалом. Обмывали с ними мои произведения до потери сознательности.– Андрей Ильич Панович пылал энтузиазмом.– О нас узнает страна! И газета ваша, воспитывающая народных поэтов и писателей, вскоре точно окажется автоматически среди самых демократичных и прогрессивных.
Редактор подумал малость, кивнул головой и только один вопрос задал.
– Средства из редакционного бюджета сосать будете?
– А на кой они нам?– доцент понял, что разрешение почти получено.– Нам
Только зал заседаний нужен ваш. И то после рабочего дня.
Ну, лады.– Напишу приказ о создании. Завтра.– Главный пожал доценту руку.– Девиз для объединения хоть придумали уже?
– Ну, как же! Даже два!– Обрадовался Андрей Ильич.– «Поэтом можешь ты не быть, но написать стихи обязан.» И «Самодеятельная проза – литературе не угроза!»
–Толково. Сам придумал?– Удивился редактор.
– Сам.– Смутился Панович.– И обязуюсь эти тезисы облагородить талантливым народным словом.
На том и разошлись. А по объявлению в газете за первую же неделю в литобъединение записалось семьдесят два поэта и сорок шесть прозаиков. А через месяц в зале мест уже не хватало. Одарённые талантами граждане разного пола и способностей стояли в проходах и сидели на подоконниках.
Раз в неделю они забивали зал заседаний и яростно отводили душу. Читали вслух, ругались культурно и матерно, кидали в несогласных стульями, потом быстро мирились, предлагали пригласить для прочтения хоть одной лекции по курсу «мастерство писателя» Шолохова, а по мастерству поэта – Евтушенко. Написали им письма и дождались ответов с одинаковым текстом: « Спасибо. Освободимся и обязательно приедем.»
Ну, а пока и без них Зарайские писатели и поэты своими силами успешно выращивали яркий невянущий цветок народной высокохудожественной литературы на почве, удобренной всеобщей Зарайской Музой.
К Пановичу приходили в институт жёны народных писателей и поэтов, кланялись ему в пояс, некоторые даже в щёчку целовали. Они приносили ему домашние пирожки, грибы солёные, собственное варенье, копчёное сало и сдобные булочки. Произносили они при этом примерно одно и то же. При этом глаза их счастливой слезой омывались едва заметно, а голос был у всех одинаково ласкающим слух. Откровения каждой передать невозможно. Много места займут их благодарные речи. Но общий смысл можно вложить в благодарные уста образа единой обобщённой жены самодеятельного поэта или прозаика.