Чудотворная
Шрифт:
В тишине неожиданно раздался выкрик:
– А вон Родька сидит!.. Эй, Родька!
Перевалившись животом через ветхую изгородь, подбежал Васька Орехов. На худеньком, с острым подбородком лице обычная радость: «А-а, вот ты где!»
– Что ты тут делаешь?
Родька не ответил, но Васька и не ждал ответа, он обернулся и закричал:
– Венька! Иди сюда, здесь Родька сидит!
– так, словно это известие было бог знает каким подарком для Веньки Лупцова.
Венька не спеша подошел. Он хоть и помирился с Родькой, но и сейчас из-под
– Что делаешь?
– повторил Венька Васькин вопрос.
– Галок считаешь?
– Тебе-то что?
– Да ничего. Из дому, небось, выжили?
В эту минуту Родьке не хотелось затевать ссору, он со вздохом признался:
– Терпения моего нету.
Эта покорность привела Веньку в мирное настроение. Он присел на землю рядом с Родькой.
Все трое долго молчали, уставившись вперед, на широкий луг с подрумяненными на закате горбами плоских холмиков, на тлевшую вдали колоколенку.
Первым пошевелился Родька, беспомощно взглянул на товарищей, спросил:
– Вот про церковь говорят, там вроде по ночам кто-то купол пилит.
– Поговаривают, - согласился равнодушно Венька.
– Ты знаешь Костю Шарапова?
– нетерпеливо заерзал Васька.
– Трактористом в прошлом году здесь работал. Он, сказывают, по часам проверял. Ровно без десяти двенадцать каждую ночь начинается.
– Врет, наверно, твой Костя, - нерешительно возразил Родька.
– Костя-то!..
Венька перебил:
– Я и от других слышал.
– Ну, а коли правда, тогда что это?
– Кто его знает.
Снова замолчали, на этот раз уставились только на колокольню.
– Нечистая сила будто там, - робко высказался Васька.
– Вранье!
– обрезал Родька.
– Бабья болтовня! Была бы нечистая сила, тогда и бог был бы.
– Но ведь Костя-то Шарапов в бога не верил, а я сам слышал, как он рассказывал, с места мне не сойти, если вру.
– И я что-то слышал, только не от Кости, - подтвердил Венька.
– Ребята!
– Родька вскочил с земли, снова сел, взволнованно заглядывая то в Васькино, то в Венькино лицо.
– Ребята, пойдемте сегодня в церковь... Вот стемнеет... Сами послушаем. Ну, боитесь?
– Это ночью-то?
– удивился Васька.
– Эх, ты, уже с первого слова и в кусты. Ты, Венька, пойдешь? Иль тоже, как Васька, испугался?
– А чего бояться-то? Ты пойдешь, и я пойду.
– И то, не на Ваську же нам с тобой глядеть. Правду про него мать говорит, что на девку заказ был, да парень вышел.
– А я что, отказываюсь?
– стал защищаться Васька.
– Только чего там делать? Ежели и пилит, нам-то какое дело...
– Да ты не ной. Не хочешь идти с нами, не заплачем.
Родька неожиданно пришел в какое-то возбужденно-нервное и веселое настроение. Венька Лупцов делал вид, что ему все равно...
18
В
– унылые и однообразные, они поползли над темным влажным лугом, через заросший кустами овражек, где, усталые от ожидания, сидели трое мальчишек, через реку, где под обрывистым берегом недовольно шевелилась весенняя вода, куда-то к железнодорожной насыпи и дальше, дальше, в неизвестность.
– Одиннадцать часов, - прошептал Родька.
– Может, пойдем не спеша?
– Рано. Что мы в церкви-то торчать будем?
– возразил Венька.
Васька Орехов как-то беззащитно поежился и притих.
Опять принялись ждать.
Венька глухим, утробным, страшным для самого себя голоском продолжал рассказ о том, как его отец когда-то ехал волоком между деревней Низовской и починком Шибаев Двор:
– Лежит он себе на телеге, а лошадь еле-еле идет. Он и поднимается. Дай, думает, подшевелю. Поднялся, видит: чтой-то на дороге светится... Присмотрелся: катится впереди лошади огонечек голубенький. Невелик сам, с кулак так, не больше...
– Ой, Венька, брось уж, и так зябко, - тихо попросил Васька Орехов.
– А ты побегай, погрейся, - предложил Венька.
– Значит, огонек катится... А батька молодой тогда был, ничего не боялся. Дай, думает, шапкой накрою...
– Ладно, Венька, - оборвал его Родька, - Васька-то еле дышит. Оставь, завтра доскажешь.
– Связались мы с ним... Надо бы тебя, квелого, не брать с собой, - сердился Венька и добавил: - А мне вот все равно, какие хошь страшные рассказы слушать могу и нисколечко, ни на мизинчик, не боюсь.
– Ребята, я домой пойду. Мамка лупцовки даст, - попросил Васька.
– Я тебе пойду!
– вскинулся Венька.
– Вместе уговаривались. Ты убежишь, а мы останемся... Нашел рыжих!
Так в переругивании и в приглушенной воркотне шло время.
Наконец Родька решительно встал:
– Идем!
Венька с Васькой неохотно поднялись.
Ночь была безлунная, три или четыре крупные звезды проглядывали в разных концах неба между набежавшими облаками.
Шли гуськом: впереди Родька, за ним Венька, сзади, прижимаясь к Веньке, наступая ему на пятки, семенил, спотыкаясь, Васька Орехов.
Тропинка была усеяна тугими, как резина, кочками прошлогоднего подорожника. Родька до боли в глазах вглядывался в темноту. Вот в нескольких шагах, прямо на тропинке, замаячило что-то живое, волк не волк, выше волка, шире волка, страшнее волка, сидит и ждет... Сердце начинает тяжело бить в грудь, звон стоит в ушах от бросившейся в голову крови. Шаг, еще шаг, еще... И тропинка огибает невысокий кустик, он не выше волка, он не шире волка, до чего же жалок вблизи, так себе, пара искривленных веточек. К черту все страхи!