Чудовище во мраке
Шрифт:
Поняв, что в воде плавает труп, старик стал громко звать на помощь собравшихся на пристани молодых парней. Ни его зов откликнулся дюжий детина-рыботорговец, который вместе с другими парнями попытался вытащить труп. Но в туалете сделать это оказалось невозможным, поэтому они с помощью багра зацепили труп снаружи и подтянули его к берегу. Одежды на трупе не было, если не считать трусов. На вид покойнику можно было дать лет сорок, и думать, что такому солидному мужчине вдруг ни с того ни с сего вздумалось искупаться в столь неподходящее время года, было сущей
От высказанной кем-то такой догадки толпа заволновалась, а когда труп стали наконец вытаскивать из воды, выявилась еще одна странная деталь: как только покойника схватили за волосы, они в тот же миг, прямо на глазах у полицейского, только что прибежавшего на место происшествия, легко отделились от черепа. Все в ужасе отпрянули, но, когда первый страх прошел, ребятам показалось странным, что у покойника, пробывшего в воде сравнительно недолго, волосы отделяются с такой легкостью. Как выяснилось, у них в руках был обыкновенный парик, голова же покойного была просто лысой.
Найденный в реке мужчина был г-н Коямада. Таков был трагический конец президента известной торговой фирмы.
Выходило, что преступник снял с убитого одежду, а затем, надев на его лысую голову парик, сбросил тело в воду около моста. Хотя труп был найден в воде, смерть тем не менее наступила, видимо, раньше, в результате ран, нанесенных каким-то острым предметом в области левого легкого. Помимо этих тяжелых ран, на спине покойного было обнаружено еще несколько неглубоких порезов. По-видимому, преступнику не сразу удалось лишить свою жертву жизни.
Согласно заключению полицейского врача, г-н Коямада был убит примерно в час ночи. Поскольку труп был голый и никаких документов при нем обнаружено не было, сразу установить личность убитого оказалось невозможным, и полиция долгое время пребывала в полном неведении. Наконец около полудня нашелся человек, который опознал труп, и из полиции сразу же позвонили Сидзуко домой.
Когда вечером я приехал к Сидзуко, дом был полон родственников, сослуживцев и друзей г-на Коямады. Сидзуко сказала мне, что она только что вернулась из полицейского управления. Она сидела подавленная и молчаливая в окружении родных и служащих фирмы, явившихся выразить ей соболезнование.
Труп г-на Коямады все еще находился в полиции на тот случай, если понадобится произвести вскрытие, однако на застланном белым полотном возвышении домашнего алтаря уже стояла деревянная табличка с посмертным именем покойного, как это принято у исповедующих буддизм. Тут же стояли цветы и курились благовония.
По просьбе Сидзуко и сослуживцев покойного я рассказал все, что мне было известно об обстоятельствах, при которых был найден труп г-на Коямады. Все это время меня мучил стыд и раскаяние, ведь накануне я настойчиво убеждал Сидзуко не обращаться в полицию.
Что касается преступника, я нисколько не сомневался в том, что им был Сюндэй Оэ. Наверняка дело было так: как только г-н Коямада вышел от приятеля, Сюндэй направился за ним следом к мосту и там, на пристани, убил его, а труп сбросил в реку. Если принять во внимание время, когда было совершено преступление, сообщение Хонды о том, что Сюндэй обычно в это время прогуливается в районе Асакуса, а главное – то письмо, в котором он заранее сообщал о своем намерении убить г-на Коямаду, убийцей мог быть только Сюндэй, и никто другой. Никаких оснований сомневаться в этом у меня не было.
Однако почему все-таки г-н Коямада был раздет? Почему на нем оказался этот страшный парик? Если и это было делом рук Сюндэя, то все-таки зачем ему понадобилось разыгрывать весь этот фарс? Это казалось мне необъяснимым.
Улучив момент, я дал понять Сидзуко, что хочу переговорить с ней наедине. Словно ожидая этого, она послушно поднялась и, извинившись перед присутствующими, вышла за мной в соседнюю комнату.
Когда мы остались одни, она чуть слышно окликнула меня и порывисто припала ко мне. Глаза ее под длинными ресницами заблестели и наполнились слезами. Крупные капли одна за другой покатились по ее бледным щекам.
– Не знаю, сможете ли вы меня простить. Все произошло из-за моей беспечности. Я не думал, что он решится на такое. Я виноват, я один во всем виноват…
Почувствовав, как у меня самого на глаза наворачиваются слезы, я схватил руку рыдающей Сидзуко и, сжимая ее изо всех сил, снова и снова умолял простить меня. Это было мое первое прикосновение к Сидзуко. Я до Сих пор помню тепло и упругость пальцев ее хрупкой белоснежной руки. Несмотря на трагичность ситуации, от этого прикосновения в груди у меня вспыхнуло пламя.
– Вы рассказали в полиции о письмах? – спросил я наконец, когда всхлипывания Сидзуко затихли.
– Нет, я не знала, как лучше поступить.
– Значит, пока вы ничего не рассказали?
– Нет, мне хотелось прежде посоветоваться с вами. – Я все еще не отпускал руку Сидзуко, и она стояла, по-прежнему прижавшись ко мне.
– Вы, конечно, тоже считаете, что это дело рук того человека?
– Да. Вы знаете, той ночью произошло нечто странное.
– Нечто странное?
– Воспользовавшись вашим советом, я перевела спальню на второй этаж европейского дома. Я была уверена, что там-то он не сможет за мною подсматривать. Но он все-таки подсматривал.
– Каким образом?
– Через окно. – С округлившимися от страха глазами при воспоминании о событиях той ночи Сидзуко стала рассказывать: – В двенадцать часов ночи я легла в постель, но, поскольку муж все-еще не возвращался, я начала беспокоиться. Мне стало страшно находиться одной в этой комнате с такими высокими потолками. Мне казалось, что из углов кто-то смотрит на меня. На одном из окон штора была спущена, но не до конца, образуя зазор. Сгустившаяся за окном тьма настолько пугала меня, что я невольно стала всматриваться в темноту и увидела за окном лицо человека.