Чукчи. Том I
Шрифт:
В первом издании правил 1811 года между прочим значилось: "Никто не имеет права торговать пониженной ценой, напротив того, каждый обязан тщиться, дабы поднять цену елико возможно, так чтобы больше выгоды было на нашей стороне". Все это довольно ясно. Но с течением времени некоторые изменений в табеле цен стали неизбежными. Это было осуществлено в виде так называемых "прибавок" к установленным ценам. Так, в 40-х годах XIX века 10 красных лисиц ценились в 1 пуд табаку и котел на прибавку. 20 лисиц ценились в 2 пуда табаку, котел и росомаху. Отдельные торговцы тем не менее старались все время обойти правила, сбивая цены и покупая малоценные предметы за табак, а также торгуя с чукчами в долг, что было строго запрещено. Некоторые купцы устраивали тайное соглашение со своими чукотскими друзьями и вкладывали в запечатанные табачные сумы особое "добавление". Так, один торговец в течение многих лет подкладывал в каждую большую суму с табаком полбутылки спирту. Торговля его процветала. Все это вызывало постоянные ссоры, взаимные жалобы, доносы и кляузы. Нарушители наказывались с чрезвычайной суровостью, особенно бедные. Так, в 1838 году купец Бережнов был лишен права торговли на 10 лет за то,
В 1859 году такая же жалоба была подана на купца Николая Бережнова его собственными двоюродными братьями: Павлом, Лукой и Гавриилом Бережновыми, и имела немедленное действие. Из колымских архивов можно было бы привести целую серию подобных примеров.
Ранее этого, в 1834 году, нижнеколымские казаки подали жалобу даже на юкагиров с поселка Еломбал на Большом Анюе оттого, что юкагиры, чтобы добыть себе пищу, ковали железо и готовый продукт продавали чукчам. И это было немедленно запрещено.
В 1826 году купечество жаловалось на эти ограничения торговли. Оно обвиняло чиновников в том, что они вносят ограничение в торговлю из своих личных интересов, а сами ведут в то же время значительный торг. В виду таких жалоб Сибирский комитет в 1831 году пытался установить свободную торговлю. Доклад комитета указывает на то, что вследствие ограничений цены на привозные товары являются очень высокими. Так, табак, расцениваемый в Якутске по 18 руб. за пуд, в Верхоянске ценится по 5 руб. за фунт, т. е. более, чем в 10 раз выше якутской цены. Топор расценивался в 10 руб. Замечательно, что разрешение, данное Сибирским комитетом на свободную торговлю, совершенно не имело применения. Напротив того, в 1837 году было повторено запрещение ездить торговцам в поселки и стойбища туземцев.
То же запрещение повторялось еще несколько раз: в 1839, 1840, 1847 годах. Ограничения, очевидно, имели большую силу, чем разрешение свободной торговли.
Реформа Майделя
Такое положение вещей продолжалось до 1859 года, когда Майдель отменил трескинские правила и установил свободную торговлю. В то же самое время Майдель пытался уничтожить так называемые чукотские подарки в обмен за ясак и старался ввести настоящий ясак. Он осуществил это в связи с довольно странной реформой управления в отношении ближайших групп оленных чукоч, между тем как приморские чукчи оставались вне сферы его внимания. Уже в 1869 году он не дал обычных подарков на Анюйской ярмарке даже приморским торговцам в обмен за ясак. Реформа Майделя, как было указано выше, стремилась установить казенные чукотские роды на предмет взимания ясака. Эти роды должны были иметь особых князьцов и верховного вождя всех чукоч, вроде наследственного князя, управляющего целым племенем. Это высокое звание досталось, разумеется, самой богатой оленной семье чукотской страны. Главой этой семьи в Майделевское время был Omrakwurgьn — человек большой личной силы, физической и моральной. Отец его был Jatgьrgьn, а дед — Gelaьrgьn (Евражка). В выписке из дел 1812 года этот "Евражка" называется "Чаунский чукотский тоен" (князец). Qьmьqej по цитированному выше документу 1789 года также назывался "Чаунский чукотский тоен". Западная граница чукоч в это время лежала близ реки Чауна.
Русские власти с самых первых лет старались найти среди чукоч начальников (князьцов), чтобы через их посредство установить влияние на все племя. Но так как чукчи вообще не имели вождей, то русские власти просто обращались к богатым и влиятельным людям и привлекали их подарками, давая им цветные кафтаны, яркие медали и кортики с серебряной отделкой; впрочем, все это на деле не вело ни к чему. Omrakwurgьn унаследовал от своего отца две медали и один кафтан. Самому ему дали тоже несколько знаков отличия, так что сын его 'Ejgeli, когда одевался в полную парадную форму, вешал на шею пять тяжелых блях из золота и серебра. Omrakwurgьn был по-своему скромен и не хвастался титулом. Но 'Ejgeli, будучи гораздо простоватее отца, часто имел вполне шутовский вид. Приведу выписку из доклада колымского исправника за 1884 год: "Этот забавный человек пришел ко мне в полном параде и заявил: "Я — чукотский тоён, я — все равно царь".
Я был при встрече 'Ejgeli с помощником исправника, недавно прибывшим из Якутска и неопытным в местных делах. 'Ejgeli был совершенно пьян, и его малиновый кафтан был весь испачкан нечистотами. Но когда 'Ejgeli с трудом произнес свое обычное "Я чукотский царь", то чиновник поспешно вскочил и отдал честь. А затем, когда 'Ejgeli уходил, он прошел вперед и собственноручно открыл дверь чукотскому величеству. Следуя этому примеру, другие русские часто называли 'Ejgeli "черным чукотским царем" или "тундренным царем". Я видел другой случай, когда состоятельный русский торговец упал на колени пред этой особой, принося жалобу на некоторых анюйских чукоч, которые просили слишком высокую цену за убитых оленей. 'Ejgeli ничего не сказал: он не имел никакого влияния на этих чукоч. Другие князьцы, приставленные к новым родам, имели не больше влияния, чем эта основная особа. Через некоторое время все "роды" перемешались. Так называемые родовичи меняли свои места жительства и совершенно забывали эту казенную связь. Я помню, что в 1895 году некий Tolьo был сделан помощником тоена Анюйского рода. Он сказал мне вполне рассудительно: "Я теперь тоен и имею этот кортик и пачку бумаг как знаки моего достоинства. Но куда же девался мой род? Я не могу отыскать никого".
Распространение оленных чукоч и новый ясак
Как повод для введения нового ясака среди оленных чукоч Майдель указывает в своей книге то обстоятельство, что после прекращения войны они медленно, но непрерывно двигались на запад и юг. Во время войны их граница лежала к западу от реки Чауна на верховьях обоих Анюев.
В 30-х годах XIX века их стойбища простирались уже до реки Большой Баранихи, хотя вся эта область с древних времен считалась принадлежащей анюйским юкагирам. В 50-х годах XIX века чукчи продвинулись сперва на Лабуген, а потом на Погинден. Обе эти реки являются притоками Сухого Анюя. Продвижение чукоч связано с исчезновением юкагиров. Последние или вымерли или отступили к Колыме, так как стада диких оленей прекратили свой ежегодный путь через реки Анюй и Колыму. Это, вероятно, зависело от возрастания чукотских стад. Таким образом умиротворение страны оказалось неблагоприятным для более первобытного хозяйства юкагирских охотников и было весьма благоприятно для кочевого хозяйства чукоч, которое было, конечно, выше, чем хозяйство юкагиров, хотя в других отношениях чукчи являлись более примитивным народом. В конце 50-х годов XIX века передовые чукотские стойбища на западе перешли Колыму, а на юге приблизились к реке Омолону. Вся эта территория раньше была занята юкагирами, уже наполовину вымершими. Но чукчи, однако, сознавали, что занятая ими страна принадлежит, в сущности, другим, и считали себя обязанными хотя что-нибудь платить за свои новые пастбища. Майдель утверждает, что он первый дал разрешение чукчам переправиться через Колыму, но это не точно. Часть чукоч переправилась через Колыму еще в 1859 году с разрешения одного из предшественников Майделя. Другая партия чукоч переправилась через Колыму в 1866 году. Что касается ясака, то Майдель имел достаточно здравого смысла, чтобы уничтожить прежнюю норму по красной лисице с души, тем более, что оленным чукчам было трудно добывать лисиц на своей безлесной тундре. Он установил новую норму, дешевую и легко добываемую, — именно по одной оленьей шкуре, обработанной в виде замши. Большое количество такой замши выделывается всеми племенами края: на северном русском наречии она называется "ровдуга". Часть этой ровдуги идет на одежду, другая вывозится в Якутск и раскупается якутами.
Каждая чукотская семья имеет обычно запас оленьих шкур, и женщины могут постоянно выделать две или три шкуры на белую ровдугу — замшу, и сдать ее в казну. Однако этот ровдужный ясак оказался никуда негодным. Чукотская ровдуга была такого плохого качества, что ее сплошь и рядом отказывались принимать в казну, и возмещать недостачу приходилось Omrakwurgьn'у и прочим чукотским "князьцам". Здесь Майдель снова обнаружил здравый смысл, заменив натуральный ясак денежной платой по рублю за одну штуку ровдуги. Такой платеж является очень низким и особенно в сравнении с тем, что платили другие сибирские народы. Вся сумма ясака, взимаемого с чукоч, равнялась 247 рублям. С этого времени оленные чукчи аккуратно платили эту сумму, хотя все-таки большая часть ее вносилась богатыми князьцами. Вместе с тем оленные чукчи перестали получать подарки в награду за ясак. Майдель также запретил давать ясачные подарки чукотским приморским торговцам. Эта отмена, конечно, укрепилась бы, если бы не упадок Анюйской ярмарки, которую начальство желало непременно поднять. Для этого вскоре после Майделя были опять введены ясачные подарки приморским купцам. Главной причиной упадка торговли и ярмарки было сокращение американской пушнины, поступавшей на колымский рынок. В прежнее время все бобры и куницы и добрая половина лисиц, продаваемых на Колыме, приходили из Америки. С другой стороны, часть табаку и железа попадали на американское побережье и даже далее внутрь страны через посредство чукоч. В недавние годы вся эта пушнина нашла себе дорогу из Аляски в Соединенные Штаты. Немного бобров и куниц, за которые в Азии платили хорошую цену, все еще уходило по прежнему пути, но это уже были меха низшего качества. Даже значительная часть мехов от приморских чукоч и азиатских эскимосов также направилась в Америку через посредство китоловов. "Поворотчики", набрав американских товаров, везли их внутрь страны на оленные стойбища менять на пыжиков и готовую одежду. Таким образом и эта торговля стала отходить от колымских ярмарок.
Общее число приморских поворотчиков, приходивших на Анюйскую ярмарку, которое в прежние времена доходило до полусотни, ныне упало до десятка и даже еще ниже. Тогда власти надумали привлечь чукоч восстановлением ясачных подарков. Это произошло вскоре после Майделя. В 1889 году якутский губернатор Светлицкий сделал распоряжение, чтобы эти подарки даже были увеличены, как последний отчаянный способ воротить приморских посетителей. Каждый, кто приводил с собой товарища, получал право на особое вознаграждение. В конце концов, по этому приказу, каждая доля подарков выросла более чем вдвое. В 1889 году 12 приморских чукоч уплатили ясак на ярмарке и получили за одну, напр., красную лисицу один большой котел, один нож, один наконечник копья, несколько фунтов табаку, бусы, леденец (в кусках), сухари. Ценность подарков была много выше ценности ясака.
В официальных бумагах того времени означенные подарки называются "ответными подарками для чукоч неподвластных России". Такое положение вещей продолжалось до самого последнего времени. Пять-шесть приморских плательщиков являлись ежегодно на ярмарку, привозя с дюжину ясачных лисиц за себя и за отсутствующих друзей, числящихся в списке. Приходили и другие приморские гости и просили занести их тоже в этот ясачный список, затем, чтобы получать такие богатые подарки, но начальство обычно отказывало им, потому что умножать такие ясаки было совершенно не выгодно. Плательщики приезжали на Анюйскую ярмарку без всякой продажной пушнины, только привозили ясак и несколько шкурок на водку. Вся эта сделка превратилась в комедию, лишенную всякого смысла.