Чукотская сага
Шрифт:
Йорэлё не из робких, но такие мысли всё же вызывают в нем чувство, которое нисколько не приятнее, чем ощущение голода. Нет, уж лучше ни о чём не думать, если в голову лезут только такие неприятные мысли. Поторапливаться нужно, а не выдумывать всякие страшные вещи.
А ну-ка, Йорэлё, поднажми! Вот так, вот гак! Раз-два, раз-два, раз-два! Палками работай, посильнее отталкивайся палками! Ух, как здорово!
Но, пробежав немного, Йорэлё снова переходит на шаг. Он устал, проголодался; заплечный мешок, казавшийся раньше совсем легким, теперь больно оттягивает плечи.
Уже темнеет. Далекие горы, за которыми скрылось солнце, из голубых
«Разве это голод? — укоряет себя Йорэлё. — Проголодаться я ещё не мог. Это просто жадность. Просто захотелось полакомиться сгущенным молоком. Хуже всего, если груз — еда. И к тому же такая вкусная! Если бы за плечами у меня были не банки со сгущенкой, а что-нибудь другое, несъедобное… Я бы тогда ещё не скоро проголодался».
Он пытается представить себе, будто за плечами у него охапка сухих веток березового стланца. Но ничего не получается: ветки были бы гораздо легче!
Далеко впереди виднеется какая-то черная точка. Наверно, это большой камень — тот, на котором днем, когда Йорэлё бежал в Иквынэй, сидела хмурая, нахохлившаяся ворона. Когда дойдешь до него, уже покажется, должно быть, сопка, под которой стоит колхозный поселок, Йорэлё решает дойти до этой черной точки и там отдохнуть немного. Но, сделав лишь несколько шагов, он замечает другой камень — плоский, соблазнительно лежащий у самой дороги. «Не всё ли равно где отдохнуть?» — думает Йорэлё.
Он садится, втыкает рядом палки, снимает сначала лыжи, потом мешок. До чего же приятно расправить плечи, потянуться!
Уже поблекла вершина Дежнёвской горы, погасли на ней закатные краски. И вдруг будто какой-то гигант дунул холодным дыханием на снег. Это северный ветер налетел, ветер с Чукотского моря. Верхушки сугробов словно задымились, и ветер подхватил эти снежные дымки, закрутил их… Проворно вскакивает на ноги Йорэлё, просовывает руки в лямки заплечного мешка, надевает лыжи. Надо торопиться — пурга шутить не любит.
Дорога взбегает на холмы. В этом есть и приятная сторона, есть и неприятная. Приятна та сторона, по которой слетаешь птицей, а неприятна — та, по которой приходится взбираться. Внизу, в ложбинах, немного потише, а на гребнях холмов ветер дует изо всех сил. Он дует спереди… нет, чуть левее: левой щеке холоднее всего. Но дорога здесь вьётся, иногда ветер начинает дуть справа.
До поселка, наверно, совсем уж недалеко. Но идти становится всё труднее. Снежные дымки на верхушках сугробов слились в один сплошной вихрь. Дорогу кое-где занесло. Кое-где ещё видна накатанная нартами колея, но она всё чаще теряется, уходит под свежие наметы снега. Вот уже и совсем потерял Йорэлё дорогу. Как её найти в темноте? Может, она и рядом где-нибудь, да не увидишь!
«Ну что ж, — решает Йорэлё, — нужно ветер слушать. Тогда не собьешься. Нужно, чтобы ветер всё время спереди дул, спереди и чуточку слева. Так и пойду. Только нужно всё-таки отдохнуть хоть немножко»
Не снимая лыж, Йорэлё садится на снег, стаскивая мешок, развязывает его и пересчитывает банки. Да, двадцать. Конечно, двадцать, — куда же им деться?! Вот, если одну открыть, останется девятнадцать. Впрочем, нет: ведь ему вовсе не нужно целой банки, ему вполне достаточно половины. И груз хоть немного, хоть чуточку станет легче…
Хитро прищурившись, Йорэлё отвечает себе: «Нет, груз не станет легче: то, что уйдет из мешка, переберется в живот!»
Эта простая шутка
Сколько же времени прошло? Ветер дует, кажется, правильно: спереди, чуть левее, чем спереди, — левой щеке холоднее, чем правой. Но почему-то приходится идти все вверх и вверх, Йорэлё снимает лыжи, продевает через крепление одну в другую, на носках лыж закрепляет кольца палок и продолжает медленно шагать вперед. Так всё-таки легче подниматься в гору, чем на лыжах. Но долго ли ещё будет продолжаться этот подъем?
Нет, что-то здесь не так! На пути от Иквынэя не должно быть такого подъема. Может быть, Йорэлё напрасно доверился ветру? Может, ветер изменил направление и Йорзлё сбился с пути?
Ему вспоминаются страшные сказки о местах, в которых хозяйничают злые духи. Если забредешь в такие места, духи нарочно изменят направление ветра, чтобы путник совсем растерялся и погиб в безжалостной тундре… В духов Йорэлё, конечно, не верит, он прекрасно знает, что всё это сказки. Но всё-таки ему не по себе. Какое там «не по себе»! Если говорить чистую правду, то придется сказать, что ему просто-напросто страшно. Ясно, что он сбился с пути, заблудился. Нужно вырыть себе снежную пещерку и переждать в ней пургу. В этом теперь единственное спасение.
Йорэлё находит большой сугроб и принимается за рытье пещерки. Сугроб старый, слежавшийся, его не этой пургой намело. Такой и нужен: свежий сугроб пурга намела — пурга и развеять может. А этот не развеет.
Но как тяжело копать! Йорэлё долбит твердый снег то палкой, то лыжей, то в ожесточении пытается голыми руками углубить едва наметившуюся нишу. Вот если бы лопатка с собой была!.. Теперь, за работой, он уже не испытывает страха. Чем глубже, тем неподатливее становится снег. Иорэлё старается раскрошить, расковырять его лыжей, изо всех сил нажимает на нее — слышится треск, и в руках остается только половина лыжи, только обломок. Силы покидают Йорэлё, он падает и несколько секунд лежит неподвижно. Очень хочется есть и плакать. Но есть нечего — к банкам Иорэлё не притронется, это он твёрдо решил. А плакать незачем — слезами не поможешь. Нет, Иорэлё не распустит нюни. Нужно быть мужчиной! Иорэлё поднимается и снова берется за работу. Может, это даже хорошо, что сломалась лыжа: обломком гораздо удобнее работать — почти как лопаткой! И всё же иногда кажется, будто дело нисколько не продвигается вперед. На лице Иорэлё мокрый снег смешался со слезами — они всё-таки текут, хоть он и решил не плакать. Но, глотая слезы, он долбит, упорно долбит старый, слежавшийся, заледеневший сугроб.
Наконец пещерка готова, в ней можно поместиться. Хоть и не очень свободно, но можно. И даже вместе с мешком. Можно даже лечь, если поплотнее свернуться комочком. Теперь от другого сугроба надо отколоть большой кусок снега, чтоб завалить им вход. Это удается сделать сравнительно быстро.
У входа Иорэлё глубоко втыкает в снег палки, целую лыжу и один из обломков сломанной — тот, что подлиннее. Потом вползает в свое убежище, втаскивает за собой мешок. Теперь, после такой напряженной работы, голод кажется действительно нестерпимым. Может быть, все-таки открыть одну банку? Для этого достаточно было бы вылезть, ударить по ней хорошенько острием лыжной палки. Сразу бы проколол!.. Йорэлё представляет себе, как в образовавшуюся дырочку выступило бы густое молоко; как оно медленно расплывалось бы вдоль ободка банки…