Чувство реальности. Том 2
Шрифт:
— Думаете, получится? — Кумарин встряхнулся, глаза живо заблестели. — Но каким образом вы собираетесь это сделать?
— Потом отчитаюсь, очень подробно, — усмехнулся Григорьев, — но хочу вас предупредить, Всеволод Сергеевич. Если еще раз вы попытаетесь нарушить ваше бесценное честное слово, я просто, явлюсь к Биллу Макмерфи с повинной. И тогда вы проиграете в многолетнем поединке, потому что на самом деле мы оба знаем, что настоящий и единственный ваш Колокол — это я. Остальные лишь статисты. Колокольчики.
Григорьев посадил в сумку своего Христофора и зашагал по лужайке мимо озера, к выходу из парка, не оглядываясь.
Глава 34
"Опель”
Маша спросила об этом у Арсеньева, он сказал: да, действительно, эксперт уверяет, что рот ей залепили пластырем, а губы накрашены уже после убийства, очень стойкой помадой.
— Не исключено, что это серия? — осторожно уточнила Маша.
— Наверное, — кивнул он, — если, конечно, не белая горячка.
— То есть?
— Эксперт сильно пьет и любит пофантазировать. Слушайте, а откуда вы столько всего знаете? — спросил он, как будто проснувшись, — Как вам удалось раскрутить несчастную проститутку? Почему вы сразу решили, что если убийца заклеил жертве рот лейкопластырем, значит это серия?
— Ну, я все-таки Гарвард закончила, — засмеялась Маша, — причем факультет психологии. У нас была куча спецкурсов по судебной психиатрии, криминалистике и криминологии, и практика была в тюремном госпитале для душевнобольных преступников. Еще мне приходилось ездить с полицейскими на патрульной машине, тоже, кстати, по злачному району, и общаться с проститутками, правда нью-йоркскими. Но вообще, сейчас это не важно, вы лучше мне скажите, неужели вам кроме убийства Кравцовой и Бриттена приходится заниматься какими-то еще делами, тем более такими серьезными? Не понимаю, как это можно совмещать? Или есть что-то общее?
— Что, например? — спросил Арсеньев и напряженно улыбнулся.
Они как раз стояли на светофоре, лицо его было ярко освещено близким фонарем.
– “Фольксваген-гольф”, черный или цвета мокрого асфальта, — тихо произнесла Маша и увидела, как он нахмурился.
— Почему вам это вдруг пришло в голову?
— Сначала вы долго пытались выяснить у Рязанцева, не покупала ли Кравцова такую машину, но четкого ответа так и не добились. Потом оказалось, что именно “Фольксваген-гольф” увез несчастную проститутку Катю. А теперь, если позволите, я задам вам совсем абсурдный вопрос. Кто работал с трупами Кравцовой и Бриттена? Не тот ли эксперт, который сильно пьет и любит фантазировать?
— Почему вы спрашиваете? — Арсеньев напрягся еще сильней. Вспыхнул зеленый, но он как будто не заметил этого, продолжал стоять.
— Я же предупредила, что вопрос абсурдный. Только скажите: да или нет.
— Да.
— Так я и думала! — Маша на несколько минут совсем проснулась и даже хлопнула в ладоши. — Нет, я не сумасшедшая, поверьте. Я просто помню начало вашей беседы с Рязанцевым. Он говорил о ссадинах на лице Кравцовой, точнее, вокруг рта. И губы были воспаленными. То есть ему показалось, что они воспалены, а на самом деле это водостойкая губная помада, нанесенная уже после убийства. Очень все похоже на картину
— У проститутки нет пулевых ранений, — мрачно заметил Арсеньев и наконец тронулся с места, — про нее вообще ничего не ясно. Там возможен суицид.
— Не возможен, — Маша помотала головой, — нет, нет, я понимаю, удобней было бы считать это суицидом, и, скорее всего, ваше начальство, в том числе следователь Зинаида Ивановна, не желает видеть никакой связи между двумя, а вернее тремя убийствами. В самом деле, с одной стороны, Кравцова и Бриттен, с другой — несчастная девка с подмосковной трассы. К тому же эксперт пьет, и в проститутку не стреляли. Но вы не можете отделаться от дурацкого, вроде бы совершенно лишнего и ненужного чувства, что связь есть. Я права, Александр Юрьевич? Ладно, не напрягайтесь, не отвечайте. Я и так знаю, что права. Просто вы не хотите обсуждать это со мной. Тайна следствия, я американка, и все такое. О'кей, давайте пока оставим эту тему. Завтра с утра мы оба должны посетить Галину Дмитриевну Рязанцеву в больнице. Тоже не простая ситуация.
— Да уж, — кивнул Арсеньев, слегка расслабляясь.
— Так что там за история с утонувшей девочкой? Если я правильно поняла, жена Рязанцева в двенадцать лет пережила тяжелую душевную травму и с тех пор страдает патологической водобоязнью.
— На самом деле история ужасная. Девочка утонула не просто у нее на глазах. Они купались вместе, и потом Галину Дмитриевну обвиняли в том, что она ее утопила.
— Ой, мамочки, — вырвалось у Маши, и она тут же прикрыла ладонью рот, смущенно кашлянула, — что, было расследование, какое-то уголовное дело? — Да нет, вовсе нет. Просто несчастный случай. Но мать погибшей девочки кричала, что она утопила ее дочь, бросилась на нее на похоронах с воплями, называла убийцей. Потом на нее показывали пальцами, шептались за спиной, это обсуждал весь двор, вся школа, до тех пор пока семья не поменяла квартиру.
— От такого можно правда сойти с ума, особенно в двенадцать лет. Вам это рассказала Ли-сова?
— Конечно, кто же еще? Мадам с удовольствием поведала мне, что Галина Дмитриевна убийца. Я почти уверен, что вся эта история со звонками — ее работа. Никак не может успокоиться, добивает и добивает свою соперницу.
– “Джен Эйр”, — пробормотала Маша.
— Не понял…
— Ну получается, все как в романе. Жена сумасшедшая, любовница изменяет легкомысленно и вероломно, потом тоже погибает, в итоге скромная крошка остается наедине с героем своих тихих девичьих грез, кстати, тоже чуть не погибшим. Там был пожар, и мистер Рочестер стал инвалидом, ослеп, потерял руку. Вот тут-то и наступил хеппи-энд, для главной героини, конечно. И только для нее. С остальными персонажами все значительно сложней. Возможно, нас ждет еще много интересного. Нам до хеппи-энда далеко.
— Все равно не понял, — помотал головой Арсеньев, — я, честно говоря, романа этого никогда не читал.
— И не надо. Поверьте мне на слово, вам вряд ли понравится, — усмехнулась Маша, — знаете, это вроде современной мыльной оперы и дешевых дамских романов, где единственная цель героини — завоевать любимого мужчину, и цель оправдывает любые средства, и обстоятельства всегда на ее стороне.
— Но ведь классика, — удивился Саня, — старая английская классика, и до сих пор читают во всем мире.