Чувство реальности. Том 2
Шрифт:
— Гм… понятно, понятно, — ведущий закивал с комической важностью, — а теперь, пожалуйста, то же самое, только по-русски.
— Ax, да, извините, я психолог и привык пользоваться профессиональными терминами, — мужчина пошевелил рыжими густыми бровями, сморщил толстый нос, — фигурально выражаясь, они не хотят и не могут.
— Что именно? — тряхнув чубом и склонив голову набок, лукаво уточнил ведущий.
Щекастый закатил глаза к потолку и произнес неожиданно глубоким басом:
— Иметь полноценные сексуальные сношения с мужчиной.
Нянечка Рая отжала тряпку в ведре, вытерла руки полой
— Вы бы лучше поспали, чем эту пакость смотреть. Давайте я переключу на “Дикую Розу”. Можно?
— Феликс Нечаев не психолог, — чуть слышно произнесла Галина Дмитриевна, — зачем он говорит не правду?
— Это вы о ком? — удивилась нянечка. Галина Дмитриевна ничего не ответила. Она смотрела в экран. Глаза ее были неподвижны, она даже не моргала.
— Итак, подведем некоторые итоги, — сказал ведущий и опять тряхнул чубом, — наша сегодняшняя тема “Принципиальный холостяк”. Наш герой утверждает, что изучил разные типы женщин и не хочет жениться, поскольку ни один из этих типов его не удовлетворяет. Что скажут наши зрители? Пожалуйста! Вот вы, девушка!
Ведущий крупными скачками подлетел к хорошенькой юной блондинке в первом ряду и сунул ей в лицо микрофон.
— Если ему никто не нравится, зачем он вообще лезет? — выпалила блондинка. — Пусть переходит на самообслуживание и сам себя удовлетворяет!
В зале засмеялись. Оператор упер камеру в лицо герою. Лицо это ходило ходуном. Двигались брови, вертелся нос, толстые губы то поджимались в нитку, то вытягивались в трубочку.
— Знаете что, милая, — пропел он, опять басом, — я вам могу сказать как профессиональный психолог, что у вас очень серьезные комплексы.
— Феликс не психолог, — повторила Галина Дмитриевна чуть громче, — он закончил заочное отделение областного педагогического института. А до этого служил в армии, строил генеральские дачи под Москвой.
Нянечка Рая собиралась вылить грязную воду из ведра, но застыла на полпути к туалету. Швабра с громким стуком упала на пол.
— Что вы говорите? Я не поняла…
— Сначала мы взяли его на договор, курьером. Потом он стал младшим редактором. Он пунктуален, аккуратен, никогда ничего не забывает, умеет наводить порядок в бумагах и документах.
— Галина Дмитриевна! — испуганно окликнула ее нянечка. — Вам нехорошо? Может, доктора позвать?
— Нет, Рая, не волнуйтесь, — больная глубоко вздохнула и закрыла глаза, — можете переключать на свою “Дикую Розу” или вообще выключить. И, пожалуйста, опустите мою койку, я посплю.
То, что произошло сейчас, было почти невероятно. Она вспомнила, как звали щекастого мужчину, героя телешоу, кто он, откуда она его знает. Впервые из черного вязкого хаоса вырвался наружу живой и понятный фрагмент. Пусть это была всего лишь плоская картинка, пусть на картинке кривлялся дурак Феликс, но она вспомнила. И еще ей удалось глядеть в экран, не моргая, почти целую минуту. Это тоже был отблеск прошлой жизни, отблеск слабый, бессмысленный, но милый.
Муж Галины Дмитриевны в самом начале своей политической карьеры специально вырабатывал перед зеркалом пристальный, неподвижный взгляд, учился смотреть, не моргая, в телекамеру — это сильно действовало на зрителей, даже слегка гипнотизировало, однако глаза уставали, слезились, болела голова. После репетиций перед зеркалом и телесъемок у него дергались сразу оба века. Он нервничал и злился. Чтобы успокоить его, Галина Дмитриевна тренировала гипнотический лидерский взгляд вместе с ним и превратила это в игру. Они засекали время по песочным часам и смотрели в глаза друг другу, не моргая, кто дольше продержится.
Она вообще многое делала вместе с ним и ради него — садилась на диеты, когда он начинал полнеть, изнуряла себя игрой в большой теннис, который на самом деле терпеть не могла, потому что мячик всегда, как заговоренный, летел ей в голову. Более всего тяготили ее в той прошлой жизни митинги и светские мероприятия. Ей было плохо в толпе. Она терялась, не любила, когда на нее смотрят, все казалось, что-то не так: пятно на костюме, дырка на колготках, тушь сыплется с ресниц, помада размазалась. Она старалась уединиться, слишком часто бегала в туалет, проверить, все ли в порядке, тут же напрягалась, что кто-нибудь обратит на это внимание и что-нибудь не то о ней подумает.
Страхи на уровне “кто что подумает” были, пожалуй, самыми главными, самыми упорными и мерзкими из ее страхов. Она понимала, как это мелко, пошло, как “по-бабски”, и ненавидела себя за это, но ничего поделать не могла.
Когда-то, в двенадцать лет, пересекая свой двор, наполненный детьми, старухами на лавочках, собачниками, мамашами с колясками, она украдкой косилась на каждого встречного и пыталась угадать по его лицу, что он о ней думает — считает, будто она нарочно утопила Любу Гордиенко, или не верит в это. Мнение обитателей двора казалось ей достоверней правды, важней ее собственной памяти, тогда еще вполне ясной и здравой. Как будто они, соседи, толпа, могли решить тайным голосованием, убийца она или нет.
— Не смей никого слушать. Не обращай на них внимание. Ты ни в чем не виновата, ты же знаешь, как было на самом деле! — говорила мама.
— Тогда почему они шепчутся у меня за спиной? Почему Любина мать кричит на весь двор:
"Убийца! Чтоб ты сдохла!” — и никто ее не просит замолчать? Они слушают, качают головами, потом все обсуждают и смотрят на меня, смотрят…
— Мы уедем отсюда, и все это кончится, — обещал папа.
Но чтобы переехать в другой район, надо было искать варианты обмена, а это невозможно сделать за один день. Прошел почти год, прежде чем Галя села в кабину большого фургона, нагруженного домашним скарбом, и навсегда покинула двор с его общественным мнением. Последнее, что она услышала, был истошный крик пьяной Любиной матери:
— Убийца! Чтоб ты сдохла!
Растрепанная, седая, в халате, она бежала за машиной, которая все никак не могла развернуться и вписаться в узкий проезд между домами, отделявший двор от улицы.
На лето папа достал путевки в ведомственный Дом отдыха в Сочи. Когда Галя увидела море, она побелела, начала задыхаться. Сначала решили, что это астма. Галю долго и мучительно обследовали в больнице, ничего не обнаружили, ставили какие-то мудреные диагнозы, опять обследовали, пока, наконец, не нашелся умный доктор, который понял, в чем дело, отменил все назначенные лекарства и порекомендовал обратиться к подростковому психотерапевту.