Чужак из ниоткуда 2
Шрифт:
Что ещё нужно для счастья?
Только научиться стрелять.
Четыре пустые консервные банки и три пустые же бутылки (одна из-под пива, две из-под лимонада) отец расставил метрах в тридцати, на длинном скальном выступе, торчащем из земли наподобие хребта какого-то сказочного животного. Расставил, достал из машины винтовку, протянул мне.
— Давай.
Оп-па. Это что же, Серёжа Ермолов умеет стрелять? Логично. Как-никак сын советского офицера… Вот только нынешний Серёжа Ермолов совершенно не помнит, как это делать. Пришлось срочно выкручиваться.
— Пап, я забыл.
Вот тогда папа и удивился.
Какая всё-таки оказалась удобна штука — моя травма головы. Всегда можно сослаться. Я и сослался.
— Совсем забыл? — спросил отец.
— Совсем, пап, — виновато сказал я. — Как будто первый раз в руках держу.
— Что ж, вздохнул отец. — Придётся учить заново. Смотри. Вот это — прицельная планка, а это — мушка. Надо совместить прорезь прицела так, чтобы мушка оказалась точно посередине прорези, а верхний её край — на уровне воображаемой линии, проходящей поверху. Смотри, — он вытащил из бардачка машины шариковую ручку и нарисовал на полупустой пачке сигарет схему. — Вот это ты должен увидеть. Понятно?
— Вроде, да.
— Наводишь мушку на цель и стреляешь. После выдоха, на паузе. Хорошие стрелки вообще стреляют между двумя ударами сердца. Но это уже высший пилотаж.
Через пять минут вторым выстрелом я сшиб консервную банку. А ещё через минуту выстрелил от бедра, как в фильмах про ковбоев и индейцев с югославским актёром Гойко Митичем в роли главного индейца всего социалистического лагеря.
Вторая банка, глухо звякнув, улетела в траву.
Передёрнул затвор.
Выстрел!
Есть.
— Классно получилось, — сказал папа с нотками ревности в голосе. — А говоришь — забыл. Ну-ка дай я попробую…
Папа выстрелил от бедра и промазал. Снова выстрелил и снова промазал.
— Как это у тебя получается? — спросил он, вытаскивая пустой магазин и протягивая мне. — Заряди, патроны в бардачке.
— Главное, не целиться, пап, — сказал я, доставая патроны. — Э… а как?
— Вставил с краю, надавил, задвинул. Дай покажу, — он забрал у меня магазин, взял патрон, вставил, отдал магазин мне. — Понял? Дальше сам. Что значит, не целиться?
— Целиться, но по-другому, — сказал я, снаряжая магазин. — Просто мысленно продолжай линию ствола и упирай её в цель.
— По горизонтали, может, и сработает, — сказал папа. — А по вертикали?
— По вертикали — интуитивно, — сказал я.
В тот раз мы расстреляли коробку патронов (пятьдесят штук). Поучаствовала даже мама с сестрой Ленкой. У меня лучше всего получалось с бедра, а вот обычным способом, я дал отцу себя перестрелять, и он прямо светился от радости и гордости, дважды подряд, стоя, попав в пятикопеечную монету на пятидесяти шагах.
— Учись, сынок, — сказал покровительственно. — Ничего, попрошу кого-нибудь из ротных взять тебя на стрельбище в ближайшие дни, снова поучишься из настоящего боевого оружия стрелять, если забыл.
Отец сдержал слово, и уже в конце недели я знал, как больно бьёт в плечо приклад советского автомата АКМ и ручного пулемёта Калашникова калибра 7,62 мм., и как можно точно попасть в цель на двадцати пяти метрах из пистолета Макарова.
Но всё равно впечатления от стрельбы из боевого оружия не шли ни в какое сравнение с теми, что я получил от вождения танка.
— Машину умеешь водить? — спросил меня невысокий младший сержант в лихо сдвинутом на затылок шлемофоне.
— Умею, — ответил я.
Это было правдой. Если бы Кемрар Гели не умел водить антикварную машину, он сейчас спокойно готовился бы к первому в истории Гарада межзвёздному полёту, а не собирался сесть за рычаги танка на Богом забытой планете где-то на окраине Галактики. Впрочем, весьма симпатичной планеты, следует признать. И люди здесь хорошие, несмотря на техническую и социальную отсталость. Да, на Гараде машины были другие. Но и мальчик Серёжа Ермолов тоже умел водить. Первой машиной, за руль которой он сел, был уже упомянутый Москвич-403. Затем были служебный ГАЗ-69 отца и, наконец, новенькая «копейка» — ВАЗ-2101.
— Здесь то же самое. Только вместо руля — рычаги. Два положения. Первое — для поворота, второе — для разворота. Левый — налево. Правый — направо. Давай, садись. Только шлемофон надень, без него нельзя.
Я натянул на голову шлемофон и уселся за рычаги. Роста вполне хватало, чтобы глядеть из люка на пыльную, разбитую и перемолотую гусеницами, трассу танкового полигона, расположенного в сопках за Кушкой.
Младший сержант сам завёл двигатель, и тот громко зарычал сзади, в бронированном нутре машины.
— Сцепление, первая, и вперёд! — скомандовал сержант.
Я выжал сцепление и попытался включить первую передачу.
Не получилось.
— Смелее! — крикнул сержант, расположившийся позади меня, в башне танка. — Это тебе не легковушка. Силу приложи!
Я приложил. Передача воткнулась.
Медленно отпускаем сцепление, прибавляем газу…
Сорокатонная боевая машина лязгнула гусеницами и рывком тронулась с места. Можно было и плавнее, но я только учусь.
— Газку и вторую! — скомандовал сержант.
Это был восторг. Танк ревел и рвался вперёд, вздымая за собой тучу пыли. Я прямо ощущал под педалью газа все его пятьсот восемьдесят лошадиных сил. Однако перейти на третью и четвёртую передачи инструктор не дал. Так, на второй, я сделал круг по полигону и остановил машину по его приказу там, откуда начал.
— Для первого раза достаточно, — сказал младший сержант, заглушив двигатель. — Нормально проехал, молодец, танкист из тебя выйдет.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Не уверен, что хочу стать танкистом, но было классно.