Чужак

Вилар Симона

Младенец таращил на отца милые голубые глазки.

— А глаза-то у него твои, Торша, — заметила Карина.

— Скорее моей матери, Вальгерд. Вот все и возродилось. Спасибо тебе за сына, Каринка.

Он склонился к ней, еще такой бледной, слабой, измученной, но такой родной. Как же он тосковал по ней, как волновался!

Торир рассказал ей, как Кудряш принес весть о том, что Дир пожелал найти и захватить ее, как позже они с Олегом узнали, что Кровавому удалось задуманное. Тогда Торир был сам не свой, опасаясь, что Карину постигнет судьба его матери.

— Все решил Олег. Воистину небеса даровали мне славного друга. Ибо, видя, что со мной творится, он и придумал эту затею

с выманиванием князей к Угорскому.

Карина сомневалась в том, что только в ней было дело. Наверняка Олег желал захватить Киев малой кровью, чтобы не настраивать против себя вольный город. Хотя именно в тот момент Киев и не был вольным. Зато взять город без крови Олег все же сумел. И еще вчера вечером, когда наконец ударило било на вечевой площади и люди стали стекаться на лобное место, Олег объявил Киев матерью городов русских, успокоив всех, что город не потеряет своих привилегий и никогда не окажется в подчинении у Новгорода. Сам же Олег сядет тут князем и будет править для родича своего Игоря, пока сын Рюрика не войдет в возраст. И киевляне признали Олега правителем, восславили его. А отчего было не восславить, если город не подвергся разграблению, а даже возвысился. Не говоря уже о том, что лихие наемники Дира, хазары и древляне, были изгнаны из Киева с позором. К тому же Олег пообещал на вече, что, когда оглядится да поднимет град, перво-наперво разделается с их основными врагами — древлянами. Перуном-Громовержцем поклялся. А что значит для Олега Перун — все знали. Недаром первым делом он велел перунникам вернуться на прежнее место, на Горе. А волхвов Велеса отправил в низины, к Оболони, правда, одарив богато, чтобы не очень тужили. Всем сумел угодить мудрый Олег Вещий, потому-то сегодня в Киеве так шумно, люди повыходили в город, открыв запоры, вновь зашумело торжище. Еще народ оценил и то, что Олег велел с почетом похоронить прежних князей: Аскольда на кургане подле Угорской горы, а Дира под яблонями у Даждьбогова капища. Это место для него он выбрал потому, что сам Дир говорил о том, как любит яблони. Было это даже смешно, поскольку люди еще помнили, сколько зла принес за последнее время покойный Дир. Оттого его и похоронили тихо да быстро, а вот Аскольда мудрого проводить в последний путь вышел весь Киев.

Сидя над Днепром, Карина с Ториром слышали, как протяжно гудит сурма в стороне Угорской горы, где как раз шли похороны Аскольда. Оба невольно поглядели в ту сторону.

— Всех немало подивило, когда княгиня Твердохлеба добровольно пожелала с мужем в могилу лечь, — сказал Торир. — Ведь ненавидела его всю жизнь, предавала, а тут… Сам слышал, как она голосила над мертвым князем. Хотя княгиня понимала, что теперь она ничто. С Аскольдом она и власть, и силу теряла. Для чего ей теперь было жить? Кому она теперь была нужна?

— Не скажи, — отозвалась Карина, не отрывая глаз от кружившегося над Угорской горой темного дыма поминальных костров. — Я сама слышала, как Рысь-Мал хотел Твердохлебу с собой в древлянские леса увезти. Почет и защиту обещал, если женой его станет. А она только об Аскольде и причитала. Любила она его, что бы ни говорили. Вот и не захотела расстаться. Княгиней жила при нем, с ним же пожелала и в Ирий отправиться. Ибо что бы ты ни думал о князе, но он достоин светлого Ирия.

Сказала это и на варяга тревожно глянула — как воспримет ее слова? Но Торир смолчал. К тому же тут ребенок захныкал, требуя есть, и родители отвлеклись. Карина кликнула сидевшую неподалеку бабу-кормилицу и почти с завистью смотрела, как та прикладывает к груди дитя. У нее самой молоко пропало, пока Дир ее в тереме пленницей-заложницей держал. Спасибо, что Микула с Любавой поспешили подобрать ребенку кормилицу. И это когда сами еще от потери Любомира не оправились.

Карина говорила о Микуле с особой теплотой. Торир слушал, но молчал. Пусть ему было и не по душе то, что Селянинович поспешил Карину с Любомиром поженить, но он не мог не отдать должное тому, что сделал для Карины боярин. Молвил, что и Олег не забыл, чем Микуле обязан, обещал его первым советником при себе сделать. Но тут, заметив, что их сын насытился, вновь взял его на руки. Карина с умилением наблюдала, как нежен и трогательно заботлив с маленьким Жданом ее суровый варяг.

— Хорошее имя ты подобрала мальцу, Карина. Ждан.

— Это не я, а батюшка мой, — тихо молвила Карина и вздохнула горестно.

Торир ласково отвел с ее щеки раздуваемое ветром покрывало, посмотрел нежно.

— Знаешь, я, как узнал, что ты непраздна, очень за тебя волновался. Боялся, что Дир…

Но Карина перебила его, стала спешно уверять, что хоть и мучил ее Дир, но не было между ними ничего.

— Я знаю, — спокойно сказал Торир. — Не забыл еще, что ты даже против перунников готова была пойти, только бы Диру не достаться.

Они оба умолкли, вспоминая, через что пришлось пройти им ради этой светлой минуты на кручах Днепра. Потом заговорили о другом. Карина поведала Ториру, как Кудряш искал по городу Жихаря, хотел поквитаться за Белену свою. Да только Жихаря уволокли с собой древляне. Как трофей. Теперь нарочитый Жихарь станет их кузнецом-рабом, будет ковать оружие диким. И еще неизвестно, к добру ли это, когда Олег, как обещался, пойдет на древлян походом.

Позади них, на дороге, послышались голоса. Это возвращались с погребения Аскольда киевляне. А там и Бирюн появился. Завидев Торира с Кариной, подполз на своей тележке. Был впервые вымыт, даже приодет, однако на лице его лежала грусть.

— Порой потерять старинного врага тоже тяжело, — молвил Бирюн со вздохом. — Раньше у меня хоть цель в жизни была, знал, для чего небо копчу. А что теперь? Кому я теперь нужен? Покалеченный, убогий… Олег вон мне содержание богатое назначил, а на что мне оно, когда цели в жизни нет?

— А ко мне, не пойдешь ли, Бьоргульф? — спросил Торир. — Советчиком возьму, если не заупрямишься. Мне Олег новое задание дал. Сказал, что города русские поднимать будет, вот ему и нужны верные люди на местах. Сам спросил, где выберу обосноваться. И я уже сделал выбор. В Туров князем поеду. Когда-то я там много зла сотворил, ныне же исправить все хочу. Мне многое теперь исправлять придется.

Бирюн только моргал, не зная, как быть. А вот Карина растерялась.

— А я как же, Торша? Как мы со Жданом? — Торир вдруг расхохотался.

— Прости, милая. Я и забыл, что ты сама все решаешь. Но неужто оставишь меня теперь? Откажешься при мне княгиней стать? Подворье-то твое сгорело, а такая разумница, где хочешь развернуться сможет. Вот и будешь мне женой и советчицей в Турове. Соглашайся, Карина. А дреговичи — народ мирный, добрый. Ты их полюбишь. К тому же не сами туда поедем. Олег копье мое нам отдает. Я разговаривал с дружинниками — почти все согласились. Ну, что молчишь?

Карина оглянулась туда, где высились строения Горы. Она успела полюбить Киев. Может, так же полюбит и Туров. Новые места, новые дела, новая жизнь… Ведь и впрямь не одна туда едет. А жена должна следовать за мужем. Ибо она Торира только мужем и считала. Киев же и без нее не пропадет.

Мимо по дороге все шли, возвращаясь с Угорской горы, киевляне. Весело шли, говорили о переменах, о делах насущных. А там и песня раздалась — звонко и радостно зазвучал молодой сильный голос. Пел Кудряш, который отныне стал в Киеве новым Бояном.

Жизнь продолжалась.