Чужая игра
Шрифт:
— Понял! — бодро рявкнул тот.
Акула стащил с водительского сиденья и выбросил наружу буквально разорванное пулями человеческое тело.
— Везуха, командир! — возопил он радостно. — Ключи от зажигания на месте.
— Быстрей поворачивайся, оглобля хренова! — рявкнул в ответ Волкодав. — Они уже прогревают мотор.
И в этот миг свинцовый град застучал по обшивке «Икаруса». К сожалению, наша акция не долго оставалась незамеченной.
Мы тут же открыли ответный огонь.
Наконец заурчал и мотор автобуса.
— Давай, давай, Акула, сукин ты сын! — орал Волкодав, не решаясь подняться во весь рост.
Он стрелял «из-за угла» — спрятав голову и высунув наружу только ствол автомата; это называлось «навести шороху».
«Икарус» взревел и двинулся вперед, набирая скорость.
— Где эта сучья «Грета»?! — матерился Волкодав. — Она всегда прибывает на шапошный разбор, мать ее!..
— Командир, бьют по кабине! — закричал Акула. — Прикрой, иначе меня просверлят!
— Жми, я сейчас!
Волкодав вскочил на ноги и с диким воплем стал поливать свинцом площадку возле дома охраны складов и ворота.
— А-а-а! — орал он.
Наверное, в его бронежилет попала пуля, потому что он пошатнулся; но автомат из рук не выпустил.
Я последовал его примеру. И тоже орал что-то бессмысленное; и стрелял, стрелял, стрелял… Мне почудилось, что это длилось целую вечность. По-моему, я просто-напросто тронулся умом на эти несколько минут…
Удар был настолько силен, что мы свалились как подкошенные.
Обшивка автобуса рвалась с хрустом и скрежетом, посыпались последние уцелевшие стекла.
Я все это видел как в замедленной киносъемке. Стекла не разлетелись от удара, а как будто поплыли по воздушным волнам.
Акула что-то проорал, и мотор заглох.
В салоне «Икаруса» воцарилась тишина, настоянная на солоновато-приторном запахе свежей крови.
Киллер
Автоматным огнем нас так плотно прижали к земле, что казалось, подними палец — и тебе тут же отчекрыжат его по самую ладонь.
Я не знал, как чувствуют себя остальные группы — они уже были вне зоны видимости, — но наша представляла собой жалкое зрелище.
Даже обычно самоуверенный Чон лежал тихо, как мышь, боясь шевельнуться.
Остальные двое, Дзасохов и Ванька Каин, тихо матерились. И тот и другой были легко ранены. Осетина пуля чиркнула по заднему месту, когда он полз на карачках, а бывшему борцу пробило руку навылет.
Наверное, и у других групп имелись потери, потому что после каждого сеанса связи по переговорному устройству лицо Чона становилось все мрачней и мрачней.
Главная наша промашка заключалась в том, что мы не могли принять непосредственное участие в схватке с противниками. Нас отсекли от основных событий автоматным огнем.
А кто эти противники, можно было только гадать. И догадки были не ахти какие хорошие. По всему чувствовалось, что нас потрошат профессионалы, а не обычные менты.
Похоже, Чон об этом догадывался. И ругал себя последними словами, что не взял нарезное оружие.
Наши помповые ружья, незаменимые в ближнем бою, на большом расстоянии, ночью и в постоянно меняющейся обстановке оказались едва полезнее обычной дубины. Пушка, она и есть пушка. Валит всех подряд.
Бить наобум лазаря означало изрешетить своих, так как в темноте все кошки серы. А окликать будущую жертву, даже держа ее на прицеле, — себе дороже.
Тем более, что наши противники, кто бы они ни были, стреляли как снайперы. И скорее всего, имели приборы ночного видения.
Хорош компот, нечего сказать…
Однако нужно было что-то делать: или отползать и драпать, или плюнуть на ружья и пойти вперед на арапа, надеясь на знание боевых искусств.
— Чон, минэ нада хадить укрытий, — гортанно заговорил Дзасохов, пытаясь приглушить свой бас. — Крова бэжит. Нада перевязка.
— Не скули, ну тя на хрен! — откликнулся Ванька Каин. — Мне грабли поковыряло — и то молчу. Тампон поставь и снегом обложи. Все дела.
Чон не откликался. Он о чем-то сосредоточенно размышлял.
— Иван! И ты, Бало, — наконец заговорил кореец. — Уходите вон за тот склад. Не туда смотрите, левее. Сделаете перевязки, соберите всех — и к машинам.
— А как же ты? — встревоженно спросил Ванька Каин.
— Я не хочу губить людей. Прорваться всем невозможно.
— Нэт, мой нэ пайдет! — отрезал Дзасохов. — Если умирать — будэм вместе.
— Это приказ! У меня есть другой план. Он более реален. Уходите!
Дзасохов хотел было еще что-то сказать, но Ванька Каин прикрикнул на него, и они поползли под прикрытие склада.
— Слушай меня, Листопадов, — обратился ко мне Чон. — Я не знаю, где ты научился всему, что умеешь, и не хочу знать. Но только ты и я сможем выполнить главную нашу задачу.
Я промолчал.
Да и о чем можно говорить, когда пули роились над головами, как шмели на летнем лугу.
— Мы должны пробраться к рефрижератору и вывести его за ворота, — выдержав паузу, сказал Чон.
— Как скажете…
— Не изображай покорность, Листопадов! — сорвался кореец. — Почему ты все время темнишь и притворяешься?! Почему дураком меня выставляешь?!
— И в мыслях не было…
— Мне плевать на твои мысли! Я уже не хочу в них разбираться. Сейчас мы или умрем, или еще долго будем жить. Ты думаешь, я не понял, что за приемы ты использовал, когда дрался в ресторане? Я не знаю, как они называются, но этот стиль гораздо древнее тхеквондо. А значит, более эффективный. Мне однажды пришлось столкнуться с чем-то подобным.
— И это все мои прегрешения?
Не знаю, видел он мое лицо в темноте или нет, но я улыбнулся.
Оказывается, у тебя, кореец, нервишки шалят. Нехорошо… Мастер тхеквондо должен быть покрепче.