Чужая маска
Шрифт:
– Это Борис, – тихо ответила Наталья. – Борис Красавчиков и его девушка. Мы тогда вместе ездили, как раз на майские праздники.
– Ваш муж был дружен с Борисом?
– Не то чтобы… Просто хорошие приятели.
Потом они смотрели видеозаписи, сделанные в Париже, Амстердаме, Брюсселе, Майами. Ничего не бросилось Стасову в глаза. Но сигарету на всех кадрах Евгений Досюков держал одинаково – между указательным и средним пальцами.
Настя вместе с Коротковым моталась по Москве в поисках медицинских карт Людмилы Исиченко и Леонида Параскевича, попутно выясняя круг их знакомых. В первую очередь они навестили друзей Параскевича, у которых он был в гостях в день гибели. Это были супруги, знакомые с Параскевичем еще с университетских
– Вспомните, пожалуйста, как можно подробнее тот вечер, – попросил Коротков.
– Но нас уже допрашивали, и не один раз, – недоумевали супруги. – Мы все рассказали.
Это было правдой. Их действительно несколько раз допрашивал Ольшанский, пытаясь выяснить, не упоминал ли Параскевич, что его кто-то преследует, угрожает ему или, может быть, вымогает у него деньги. Те допросы преследовали вполне определенную цель – получить информацию, позволяющую пролить свет на причину убийства и личность преступника. Теперь же задача стояла совсем иная, но в интересах чистоты эксперимента нельзя было говорить, какая именно, чтобы не подталкивать людей в определенном направлении.
– И все-таки нам придется побеседовать еще раз. Начнем с самого начала. Леонид приехал неожиданно или договаривался с вами заранее?
– За день или за два примерно.
– Для визита была определенная причина, или он просто приехал повидаться с друзьями?
– Нет, никакой специальной причины не было. Он позвонил и сказал, что, мол, это просто свинство, что мы так редко видимся, старую дружбу надо беречь и все такое.
– А с его женой вы знакомы?
– Да, конечно, мы же все на одном курсе учились.
– Леонид вам объяснил, почему он приехал без нее?
– Нет. Мы, правда, спросили, где Света, а он как-то отмахнулся, и мы подумали, что они, наверное, поссорились, потому он и пришел один.
– В каком он был настроении?
– Знаете, в странном каком-то. Вроде бы чем-то взбудоражен, взволнован и в то же время ко всему безразличен. Вроде как думает о чем-то своем, и это что-то его сильно волнует и беспокоит, а до всего остального дела нет.
– Пример можете привести?
– Пример? Ну, пожалуй… Мы стали говорить о его последней книге, его всегда очень интересовало чужое мнение. Леня был из тех редких людей, которые не воспринимают критику болезненно. Наоборот, он всегда дотошно выспрашивал, что не понравилось в его книгах, вроде как учился на собственных ошибках. Он говорил, что замечания – это не критика, а пожелания читателей, а желание покупателя – закон для продавца. Какой смысл производить товар, который не нравится покупателю? Ну вот, а в тот раз мы заговорили о новой книге, а он словно не реагирует, не слышит. Весь в себя ушел и как будто отключился. Мы, честно говоря, подумали, что он со Светой поссорился и переживает. Но допытываться не стали.
– Скажите, пожалуйста, у Леонида были какие-нибудь предметы, которые он у вас брал? Может быть, деньги одалживал?
– Нет, денег он никогда у нас не одалживал. А кстати, «мышь» он как раз в тот день нам и привез.
– «Мышь»?
– Ну да, «мышь» от компьютера. Видите ли, когда они купили компьютер, то Леня куда-то задевал свою «мышь», а он без компьютера как без рук. Я отдал ему свою, потому что работаю только в «Лексиконе» и мне «мышь» не нужна. Потом Ленина «мышка» отыскалась, и он мне все время по телефону говорил, что обязательно вернет мою, но при встречах мы оба забывали, тем более что мне-то она вообще не нужна. А в тот раз он ее привез.
– Припомните, что он говорил, когда уходил?
– Ничего особенного. Уходил как обычно. Оделся, попрощался.
– Какими словами? Что конкретно он говорил на прощание?
– Да как обычно. Поцеловал нас обоих, обнял. «Счастливо, ребята, – сказал. – Дай вам бог всего, чего хочется. Я вас очень люблю».
– Он всегда так говорил при прощании?
– Да, в общем-то… Кроме, пожалуй, того, что он нас любит. Такого он раньше не говорил.
По дороге в поликлинику по месту жительства родителей Параскевича Настя и Коротков подвели предварительные итоги. Леонид приехал к своим близким друзьям без видимого повода, привез вещь, которую давно должен был отдать. Раздавал долги перед смертью? Приехал один, без жены, хотя, судя по ее показаниям, они не ссорились. Знал, что у порога собственной квартиры его ждет смерть, и не хотел, чтобы Светлана это видела? Сказал, уходя от друзей, необычно теплые слова. Прощался навсегда? Похоже, все было очень похоже.
Днем раньше они побывали в поликлинике того района, где Параскевич жил несколько лет после женитьбы на Светлане, но там его медицинской карты не обнаружили.
– Что же, он за шесть лет не болел ни разу? – удивлялся Коротков.
– Может, и болел, но ему больничный не нужен. Он же дома работал, на службу не ходил. Поэтому в поликлинику не обращался. А вот там, где он жил до женитьбы, карта должна быть. Он в то время был студентом, там без справки от врача не проскочишь.
Настя оказалась права. В поликлинике, обслуживавшей район жительства родителей Леонида, его карта нашлась. В детской поликлинике того же района им отыскали в архиве и первую карту Параскевича, поскольку до четырнадцати лет он наблюдался именно там. Они съездили в прокуратуру, взяли у Ольшанского постановления о производстве выемки и обе карты забрали. Но оказалось, что в карте из детской поликлиники отражено состояние здоровья Леонида только начиная с пятилетнего возраста.
– Ну уж тут-то ты меня не убедишь, что он не болел, – уверенно говорил Коротков. – Я, как опытный отец, тебе скажу, что нет таких детей, которые до пяти лет ни разу не болеют.
– Наверное, они раньше в другом месте жили, – вздохнула Настя. – Это сейчас ввели нормальный порядок, карты у людей на руках хранятся. А раньше помнишь, как было? Тебе к карте даже прикоснуться не давали, из регистратуры по врачебным кабинетам их сестры разносили. Когда переезжаешь, карту тоже не отдавали, делали краткую выписку, если нужно, а то и вообще ничего тебе не давали. Иди доказывай в новой поликлинике, что ты хронический больной или что у тебя аллергия на какое-нибудь лекарство. Придется выяснять у Галины Ивановны, где они жили в то время. Только ты сам с ней разговаривай, у меня от нее судороги делаются.
Выяснить, где провел свое раннее детство Леонид Параскевич, им удалось только вечером, когда Галина Ивановна пришла с работы. Оказалось, что родился Леня в подмосковном Чехове, где в то время проживала семья Параскевичей. Перспектива тащиться в Чехов Настю не вдохновляла, тем более что завтра Коротков был плотно занят и отвезти ее не мог.
Из автомата они позвонили Ольшанскому с тайной надеждой, что тот освободит ее от тягостной обязанности. Но номер не прошел.
– Карта нужна обязательно, – категорически заявил Константин Михайлович. – Более того, нужна и карта из роддома, где написано, как протекали роды и не было ли патологии беременности у его матери. Если мы проводим посмертную психиатрическую экспертизу, то важно все, до самой мельчайшей детали, чтобы понять, какие отклонения могли быть у человека. Все поняла?
– Все.
– Тогда бегом ко мне, я тебе выдам постановления, и завтра с утра поезжай в Чехов. Кстати, заодно поищи там бывших соседей, которые могут помнить бабку и деда Леонида. Поспрашивай, все ли у них было в порядке со здоровьем. У Галины Ивановны спрашивать не хочу, все равно неправду скажет.
Ничего не оставалось, как снова садиться в машину и ехать в городскую прокуратуру.
Утверждение о том, что лень – двигатель прогресса, Настя Каменская считала абсолютно справедливым. Более способные и талантливые из нежелания заниматься тяжелым физическим трудом придумывали различные механизмы и приборы. Менее способные, к которым Настя причисляла и себя, от лени становились изобретательными. Ехать в Чехов на электричке ей не хотелось категорически, поэтому, вместо того чтобы смириться и честно выполнять указание следователя, она стала придумывать, чем бы ей заинтересовать Стасова, чтобы выторговать у него поездку в Подмосковье на машине. И, как ни странно, придумала.