Чужая в чужом море
Шрифт:
— … А вы, мисс Блэйз, вряд ли захотели бы жить, например, в Китае.
— К чему это вы? – спросила она.
— К тому, что вы возвращаетесь домой, в Аризону, — пояснил он.
— Во–первых, мы летим не из Китая. А, во–вторых, я не возвращаюсь, а еду навестить родителей. Через пару недель я возвращаюсь домой, в Мпулу.
— Как вы сказали? – изумленно спросил Второй советник.
— Я сказала: домой, в Мпулу. Что тут непонятного?
— У Эстер и Наллэ очень симпатичный дом в Макасо, — вставил Босуорт.
— И очень уютный и классный, — добавила Жанна, — И с балкона 3–го
— А… — протянул Джентано, — Значит, вы – жена Наллэ Шуанга?
— Vahine, — с легкой улыбкой, поправила она, — Так будет точнее.
— Ну, да… Разумеется… Это меняет дело… Гм… Но это — исключительный случай. Так бывает очень редко… Гм… Вот вы, мисс Ронеро, возвращаетесь в Канаду, не так ли?
Жанна кивнула.
— Да, я возвращаюсь домой, в Галифакс. И что из этого следует?
— Только то, что вы не остаетесь в Меганезии, социальные ценности которой вы с таким жаром защищали. Вы предпочитаете жить в Канаде, в стране с… гм… греко–романской культурой, в адрес которой вы так негативно высказывались в дискуссии.
— Я просто еду домой, — ответила она, — Не в Грецию и не в Рим, а в Новую Шотландию. Если вы приедете туда и заявите простым парням, сидящим в пабе на Кэйп–Форчу, что они — греко–романцы, то, боюсь, вам бабахнут по голове пивной кружкой.
— Знаете, в чем ваша ошибка, мистер Монтегю? – вмешалась Эстер.
— Гм… Интересно… Так в чем?
— Вы пытаетесь запугать собеседника выдуманными страшилками или запутать его в красивых, но бессмысленных сочетаниях слов. А надо просто назвать вещи своими именами, и обозначить реальные проблемы, если они действительно существуют.
— Они действительно существуют, — сказал Джентано. — Если говорить кратко, то в мире есть три системы. Одна – уже взрослая и проверенная временем. Я назвал эту систему греко–романской. Вторая, более молодая и агрессивная – коммунизм. Не буду повторять страшилок Холодной войны, но коммунизм в его самой динамичной, китайской версии, конкурирует за жизненное пространство с нами. Третья, самая юная, и агрессивная — это анархизм в его технократичной меганезийскй версии. Она тоже претендует на большую долю жизненного пространства, которую может отнять только у нас. Речь не о военном конфликте. Будем считать, что его никто не желает. Экспансия молодых систем идет формально–мирным путем – через экспорт идеологии и образа жизни.
— Ясно, — с некоторым облегчением произнес Босуорт. — Так всегда было. Даже еще до человека. Трилобиты конкурировали с динозаврами. В общем, все по Дарвину.
— Это уже другое дело, — заметила Эстер, — Если не трогать 10 заповедей и не поминать Гитлера, то все становится на свои места. Настольная книга моего faakane — Адам Смит «Исследование о природе и причинах богатства народов». Она вышла в 1776 — тогда же, когда декларация независимости США. Легко запомнить. Конкуренцию выигрывает та система, в которой эффективнее устроено производство и распределение.
Второй советник задумчиво потер лоб ладонью.
— Интересно, а «Протестантская этика и дух капитализма» Макса Вебера не является ли также настольной
— Угадали, — сказала она.
— Значит, дело не только в производстве и распределении, а еще и в этике, не так ли?
— Этика как раз содержит модель производства и распределения, — ответила Эстер, — вот это, как говорит Наллэ, и есть открытие Вебера. Выводы, которые сделал Вебер из этого своего открытия – фэйк, попытка подогнать факты под апологию пуританства. Научный вывод был в том, что этика это часть технологии. Тот же промышленный software, но только не компа, а для людей, для общества, для тех, кто принимает ключевые решения.
— Чистейшей воды тоталитаризм, — прокомментировал Джентано.
— С каких это пор Вебер считается тоталитаристом? – спросила она.
— Вебер не тоталитарист. Это вполне либеральный социолог. Но вы–то переиначили его выводы и объявили, что людей надо ре–программировать под нужды производства, как делали в СССР при Сталине и в Китае при Мао.
— Разве я сказала, что нужно ре–программировать?
— А разве нет? Раз этика – это software, значит, ее надо загружать в голову.
Эстер покачала головой.
— Вы рассуждаете, как Вебер. Он предлагал загружать в головы протестантскую этику ради стимулирования капиталистического производства и распределения. Именно так делается во многих странах. А я сказала, что этика — это программа, которая определяет характер производства и распределения, но не говорила про загрузку.
— Она действительно этого не говорила, — поддержала Жанна.
— Тогда что имела в виду мисс Блэйз?
— Я имела в виду, что какой–то набор программ непременно будет загружен, потому что человек – существо социальное и обучающееся. А теперь берем ваши, мистер Могтегю, три системы. В первой системе людям загружают в мозг буржуазную этику, во второй – коммунистическую, а в третьей, соответственно, анархистскую. Вопрос в том, какой получается экономический результат.
— Впервые слышу про анархистскую этику, — заметил Босуорт, — что это за зверь такой?
— Хартия, — лаконично ответила Жанна.
— И все?
— Ага.
— Я об этом упоминал, — напомнил Джентано, — 10 заповедей, вывернутые наизнанку.
— Черта с два, — возразила канадка, — Попробуйте кого–нибудь ограбить в Меганезии. Оглянуться не успеете, как окажетесь на каторжных работах.
— Полиция там неплохо работает, — согласился с ней Босуорт, — а опыт привлечения армейских резервистов к охране порядка вообще можно бы и перенять.
— Похоже, вы оба просто в восторге от Меганезии, — желчно заметил Второй советник.
Спецагент Босуорт фыркнул.
— Ничего подобного. Мне совсем не нравятся тамошние порядки. Мне нравится, как они их охраняют, но это совсем другое дело, Джентано. Совсем другое.
— И мне многое не нравится в Меганезии, — добавила Жанна, — Что–то для меня просто непривычно, против некоторых вещей у меня есть принципиальные возражения, а ряд артикулов Хартии для меня вообще неприемлемы. Но это мое мнение и я никому не намерена его навязывать.