Чужая в чужом море
Шрифт:
…
Студенты, возвращаясь после «художественной гимнастики» и небольшого заплыва, остновились на тропинке перед выходом на пляж в легком недоумении.
— А ты говорил, что док Мак очень стеснительный, — вспомнила Лаэа.
— Это я со слов Микеле, — пояснил Токо, и одобрительно цокнул языком, — Ну, ребята отрываются, просто караул.
— По ходу, Микеле не секс имел в виду, — решила девушка, — Может, это про бизнес? Я слышала, в Старом Свете некоторые ученые стесняются требовать деньги за работу.
— Кстати, да, — согласился он, — Я тоже где–то
— Вот–вот. Они этому свинству научились у коммунистов, после II мировой войны. Не у наших коммунистов, конечно, а у европейских. Кстати, а правда, что наши коммунисты принципиально make–love вот так, командой, а не попарно?
Токо отрицательно покачал головой.
— Ерунда. Семьи у них действительно командные, но секс обычно парный, а групповой — под настроение. Короче, как у нормальных людей. Ненормальное у них все, что вокруг работы и имущества. Это то, из–за чего я сегодня поцапался с девчонками. И еще у них такой обычай – стимулировать полиовуляцию, чтобы рождались кратные близнецы.
— Это все знают, — заметила Лаэа, — Дело не хитрое. Гонадотропин…
— Они пользуются натуральным миксом гонадотропинов из генно–модифицированного ямса, — уточнил Тока, — вообще, интересно будет спросить у дока Мака, может, он знает, кто автор этого генного фокуса. Сильная штука.
— Угу, — согласилась она, — Только я не понимаю, как они справляются с такой толпой близнецов. Ладно, двойня, но когда трое, четверо или пятеро – это же обалдеешь.
— Так у них же семья командная, — напомнил он, — дети общие. Не как в нормальной групповой семье–punalua, а совсем общие. Иначе действительно не справиться.
— А… Тогда понятно… Но это, по–моему, уже перебор. Получается, что у киндера ни своей мамы, ни своей бабушки. Как–то негуманно.
— Вот и мне это не нравится. Тут то же самое, что с лодкой или домом. Это должно быть свое, а не общее, иначе что–то наверняка пойдет неправильно…
Лаэа Лефао кивнула и еще раз глянула на компанию на берегу.
— Во, отрываются. Слушай, они дока Мака не залюбят совсем? Это Данте у нас буйвол, а док – парень не спортивный, плюс ситуация с алкоголем. В смысле, сердце, сосуды…
Токо пожал плечами.
— Проблем быть не должно. Я позавчера проверял его кардиосканом – все ОК. Конечно, deep–diving и всякое такое, исключается по здоровью, но от секса ему не будет никакого вреда, кроме пользы.
— Ну и ладненько, — сказала она, — тогда, может, пойдем спать?
— Угу, — согласился он, — Тем более, завтрак, похоже, будем готовить мы. Больше некому.
— А Уфти?
— Уфти, как я понимаю, занялся работой с подросшим поколением.
— Ах, вот как, — протянула Лаэа.
— Но это между нами, — уточнил Тока, — Мало ли, как кто отреагирует, это же такое дело…
…
После всего, что было, они долго лежали рядом и молчали. Потом Уфти спросил:
— Ты как?
— Просто хорошо, — тихо шепнула она и потерлась носом об его ухо.
— Хочешь – поплаваем? — предложил он.
— Хочу. Но чуть позже. А сейчас мне нравится так. Знаешь, ты был немножко смешной. Как будто боялся, что я – стеклянная и могу разбиться
— Ну, в общем, я действительно боялся. Прикинь, я, все–таки, довольно тяжелый, а ты…
— А я, все–таки, не стеклянная. Скажи, только честно, а тебе было хорошо?
— Очень! Это, наверное, и есть эмпатия. Мне кажется, я чувствовал то же, что и ты.
— А так часто получается? – спросила Флер.
— Чтобы так сильно — очень редко. Но вообще, каждый раз происходит что–то особенное. Не только с разными людьми, но и с одним человеком. Это никогда не повторяется, вот что. Ты потом сама увидишь. Это очень трудно объяснить.
— Тогда не объясняй. Я потом у тебя спрошу. Или напишу. Ты ведь скоро уедешь, да?
— Да, — подтвердил Уфти, — У всей группы Вэнфана листки с горячей датой, у меня тоже.
— Туда, в Африку?
— Да. Вэнфан говорит: мы полетим в Мпулу, как только будет договор с их президентом. Скорее всего, это дело нескольких дней.
— Скажи, это очень опасно?
Он осторожно провел ладонью по ее спине, от лопаток до ямочек около крестца.
— Заранее это никогда не известно. Давай ты не будешь об этом думать, ладно?
— Буду, — просто сказала она, — Иначе, наверное, не бывает… Уфти, а как долго мы будем помнить друг друга? Не просто, что был такой, или была такая, а помнить, вот это все?
— Не знаю. Память странная штука, Флер.
— Я затеяла дурацкий разговор, да?
— Нет. Это правильный разговор. Знаешь, у каждого человека должна быть такая особая коробочка в памяти, чтобы не терялось то, что действительно важно. Чтобы, даже если кто–то совсем исчез… Так ведь бывает… Чтобы даже в этом случе ничего не пропало.
Она легонько стукнула кулачком по его груди.
— Уфти! Я хочу, чтобы ты был всегда. Пусть даже очень далеко. Не важно, где и с кем. Я просто хочу знать, что ты есть. Понимаешь?
— Я буду всегда, — ответил он, — И ты тоже. И этот вечер будет всегда. Мы договорились?
— Мы договорились, — эхом отозвалась Флер, — Сейчас я еще полежу вот так, а потом мы поплаваем вместе. Потом ты отвезешь меня домой, так чтобы нас никто не заметил, да?
— Да, Флер. Так и будет.
— Уфти, ты только не забывай, о чем мы договорились, ладно?
— Не забуду, Флер. Обещаю.
…
Доктор Максимилен Лоуренс Линкс проснулся только когда утреннее солнце, пройдя восточный сектор небосклона, дотянулось своими лучами до его комнаты (вернее каюты, как принято говорить на базах INDEMI). Самый проворный луч проскочил под навесом над балконом, пролез через широкий балконный проем, заменявший всю южную стену комнаты, и снайперски попал молекулярному генетику в левый глаз. Выплывая из сна и рефлекторно отодвигая голову в остаток тени, Линкс почувствовал, что справа и слева от его тела находятся какие–то длинные мягко–упругие предметы сложной формы. Тот, что слева, был выпуклый а тот, что справа — наоборот, вогнутый, уложенный по диагонали, и некоторая его часть оказывалась у Линкса на груди. Совсем проснувшись и открыв глаза, Макс тут же вспомнил вчерашний вечер, что дало исчерпывающие объяснения по поводу природы и происхождения двух вышеупомянутых загадочных предметов.