Чужая воля
Шрифт:
Вполне разумно тетка рассуждает, не могла не согласиться я. Неглупая женщина, следователь Анна Николаевна Громова.
– И вот я вас спрашиваю, гражданка Воробьева, – неожиданно Громова перешла на официальный тон и сняла очки, – что вы мне можете еще сказать про тот, последний вечер перед убийством Плойкиной? О чем вы с ней говорили, не казалась ли она вам чем-то расстроенной, озабоченной и подавленной?
Интересное дело, да она всегда была озабочена, что бы спереть из кабинета, сердито подумала я. Глазками так и бегала, курица-пеструшка. Но если я сейчас стану рассказывать это Громовой, она же меня в покое не оставит. Начнет допытываться, что Луиза могла искать в кабинете Валентина
– Имейте в виду, отказ в содействии следствию преследуется по закону, – строго добавила Громова.
Напрасно она это сказала. Потому что я уже было начала колебаться, не рассказать ли ей кое-что. Но нет, ничего конкретного я пока рассказать не могу, так что буду помалкивать. Поэтому я скромно потупила очи и сказала, что Луизу Семеновну знала очень мало, поэтому не могла определить, подавлена ли она в данный момент или просто расстроена тем, что забыла зонтик.
Громова сверкнула очками, но молча подписала мне пропуск.
Опять возле парадной столкнулась я с белобрысым соседом. Он поздоровался и отвернулся, чтобы вызвать лифт, а я украдкой взглянула на часы. Семнадцать часов тридцать минут. В прошлый раз мы с Горацием встретили его примерно в это же время. Стало быть, у человека устойчивые привычки: утром в одно и то же время на работу, вечером в одно и то же время – домой. И всегда один, как, впрочем, и я. Это наводит на размышления. Могу ли я предположить, что мужчина не женат? Думаю, что могу. Потому что женатый мужчина, увидев запачканный плащ, в первый момент все же вспоминает о жене, а не об американской чистке. Может, вам интересно узнать, зачем мне нужно интересоваться семейным положением человека, которого я совершенно не знаю и который мне даже не симпатичен? Отвечу откровенно: у меня появились на него свои планы.
Дело в том, что пока я ехала в метро от следователя Громовой, я вспомнила, как утром издевался надо мной Евгений, и опять пришла в ярость. Мне захотелось избавиться от них от всех раз и навсегда. То есть навсегда, конечно, это слишком громко сказано, но отдохнуть от их опеки некоторое время мне просто необходимо. Если я буду скандалить, кричать, чтоб оставили в покое и топать ногами, то они еще больше уверятся, что со мной не все в порядке, еще, чего доброго, психиатра пригласят или невропатолога. А вот если, наоборот, я буду вести себя прилично, не ругаться, да еще начну следить за собой, это послужит мне на пользу. Да если еще рядом замаячит какой-нибудь приличный мужчина, то мужья уверятся, что со мной все в порядке и отвяжутся наконец.
Так было с Артемом, пока не появился Евгений. Так было с Евгением, пока не появился Олег. Они все чувствуют себя виноватыми, потому что разводились мы, как я уже говорила, без всякого скандала и дележа жилплощади. У Олега вообще я, что называется, нитки не взяла, только чемодан с одеждой и кое-какие книги. А Олег среди моих мужей самый совестливый, поэтому с него и надо начинать. Вот, например, приходит он ко мне и застает нас с соседом мирно чаевничающими на кухне, по-семейному. Олег человек деликатный, он сразу поймет, что здесь лишний и удалится. Опять-таки, он уверится, что теперь обо мне есть кому заботиться. С Артемом такой номер не пройдет, Артем сразу же полезет знакомиться и пить водку. Но на Артема воздействуем с помощью Неонилы, уж столько-то она имеет на него влияния! А Евгения я просто спущу с лестницы. То есть не буквально, конечно, потому что в свое время, когда он увлекся восточной философией, он как-то незаметно изучил и восточные единоборства. Увлечение переросло в страсть, так что потом он просто уволился с основной работы, где трудился простым инженером, и теперь работает тренером по карате. Так что драться с ним чревато неприятностями, а тогда я просто втопчу в грязь его идеалы, выскажусь нелицеприятно обо всех его индийских кумирах, и дело будет в шляпе.
Для такой цели, как просто поужинать, сгодится любой мужчина. Единственное условие: он должен быть прилично одет и не путать падежи при разговоре, а то Олег догадается, что дело нечисто. И получается, что кроме белобрысого соседа, мне просто не к кому обратиться, потому что за последние полгода – время болезни Валентина Сергеевича и после его смерти – вокруг меня образовался небольшой вакуум, а если я обращусь к старым приятелям, то их мои мужья всех знают и не поверят.
Следовательно, дело за малым – залучить этот типа на чашку чаю. Конечно, хорошо бы предварительно выяснить у Раисы Кузьминичны его статус, но этого делать никак нельзя, потому что сразу же поползут по дому сплетни и слухи. Стало быть, рискуем так.
Я вызвала на губах приветливую улыбку и повернулась к белобрысому соседу.
– Гораций передавал вам большой привет.
– Вот как? – ответил он довольно равнодушно, только чтобы что-то сказать.
Тут кстати подошел лифт, и мы погрузились.
– Чет… – машинально начала я, но прикусила язык на полуслове.
Лифт тронулся, потому что он успел нажать кнопку, но с самим мужчиной творилось что-то странное. Он не стоял как в столбняке полностью неподвижно, нет, видно было, что человек живой, но он оглядывался растерянно, как будто не узнавая кабину лифта и меня. И смотрел с таким странно знакомым выражением.
– Что с вами? Вам плохо? – испуганно спросила я.
Он поднял руку с растопыренными пальцами к лицу. Пальцы дрожали. И тут я вспомнила, откуда мне показалось знакомым выражение его лица. Именно так смотрел в больнице Валентин Сергеевич, когда потерял память. Человек очнулся и вдруг понял, что он не знает, где он и кто он. Но Валентин Сергеевич попал в аварию, у него был травма головы, а этот-то что вдруг ни с того ни с сего?
Лифт остановился, белобрысый дернулся от толчка и очнулся.
– Что вы сказали, какой этаж? – переспросил он.
– Мы уже приехали, – медленно проговорила я, внимательно за ним наблюдая.
Он потер виски, поморщился и тяжело вздохнул.
– У вас голова болит? – неожиданно для самой себя спросила я мягко.
– Да, вы знаете, что-то я неважно себя чувствую.
– Переутомились, на воздухе, наверное, мало бываете, – я отвела глаза и толкнула дверь лифта.
Оказалось, что мы приехали на шестой.
– Вы знаете, – сосед, казалось даже обрадовался этому, – все собираюсь вам сказать. У меня остались кое-какие книги Валентина Сергеевича. Сначала он болел, потом я уехал в командировку, а теперь вот… Надо вернуть, так что, может быть, вы зайдете?
– Оставьте их себе, на память, – улыбнулась я.
В мои планы не входило ходить к нему, мне нужно было чтобы он заходил ко мне. И потом, после сегодняшнего случая в лифте, мои намерения несколько поколебались. Черт его знает, что за человек, может, больной какой?
– А вы когда с собакой гуляете? – не отставал белобрысый.
– Сейчас сразу и пойду.
– А можно я с вами? По вашему совету дышать свежим воздухом…
– Пожалуйста, – но в моем тоне не было сердечности.
Однако Гораций принял белобрысого весьма сердечно. Мы направились не в сам парк, а вдоль него, где был пустырь, а потом маленькая улочка, где располагались старые деревянные дома, теперь большей частью заколоченные. Раньше, мне рассказывала мама, тут был большой поселок, а потом с другой стороны началось большое строительство, и поселок снесли.