Чужая война
Шрифт:
Почувствовав, как Сейфуллах насторожился, Арлинг проследил за поворотом его головы и внимательно перебрал всех людей на другой стороне стола. Тучный мужчина с потеющими подмышками и большой цепью на шее был ему незнаком, также как и высохший старик, представляющий полную противоположность своего соседа. А вот третьего драгана он узнал сразу. Причина плохого настроения Аджухама стала понятна. От командира Евгениуса, которого они встретили на приеме у Терезы, и которого госпожа Монрето предпочла в тот вечер обществу Сейфуллаха, тоже пахло потом, но вспотел он не от жары. Драган нервничал, как никто в комнате, заставив Регарди задуматься, а не он ли стал причиной их появления на этом тайном собрании правящих миром. В том, что у наместника собрались представители высших кругов драганской знати Самрии, сомнений не возникало. Неторопливые жесты, ленивые,
«Если что-то пойдет не так, сначала убью тех двоих у кресла наместника», – решил Регарди, чувствуя, что соблюдать спокойствие становится труднее. Обилие драганов действовало на нервы, а телохранители Гебруса не сводили с него глаз. Еще три кинжала можно потратить на охрану у двери, а остальных убрать стрелками и острыми многоугольниками, которых было спрятано в его рукавах столько, что хватило бы даже на охранников за дверью. У секретаря Сихарана отличная шпага, будет символично, если он отнимет ее и оставит себе в подарок. Захватив Гебруса в заложники, они смогут выйти из дворца, а дальше наступит черед импровизации. Но Сихарана нужно будет убить непременно. Хотя бы только за те страдания, которые он причинил его носу.
Евгениус нервно кашлянул, вернув к себе внимание халруджи. А что если пьяный Сейфуллах проболтался Терезе, что приехал в Самрию на совет Белой Мельницы? Сестра Даррена, в свою очередь, могла пересказать откровение Евгениусу, который им воспользовался, чтобы подняться по служебной лестнице и выделиться в глазах наместника. Согдиана тщательно отслеживала любую информацию о тайной организации сикелийских городов, о которой догадывалась давно. Славный род Аджухамов был давним членом Белой Мельницы. Вполне возможно, что намекнув о его семье, наместник имел в виду как раз ее причастность к запретному собранию. Если домыслы халруджи были верны, то Сейфуллаху грозили серьезные неприятности. И возможно, план побега стоило начать осуществлять немедленно.
Однако тон, которым Гебрус обратился к Аджухаму, вовсе не был похож на обвинительный или угрожающий. Наоборот, в нем звучала жалость.
– Это подарок судьбы, что командир Евгениус вспомнил, что ты в городе. Сейфуллах Аджухам, мы не встречались раньше, но я вижу, что ты истинный сын своего отца. К сожалению, наше знакомство состоялась не в лучший час для Сикелии. У меня плохие новости, и тебе потребуется все мужество, чтобы выслушать их. Я скорблю. Мы все скорбим. – Наместник выдержал паузу, но Арлинг чувствовал, что в его словах не было притворства. – Сейфуллах Аджухам, сейчас ты единственный представитель твоей семьи и…
– Да, пока я в городе один, – ответил Аджухам, перебив Гебруса. Регарди показалось, что он сделал это нарочно. – Но я скоро вернусь домой.
– Тебе некуда возвращаться, – безжалостно произнес наместник. – Твоей семьи больше нет. И Балидета тоже.
Ни один мускул не дрогнул на лице Аджухама. Он не задержал дыхание, не вскочил и не закричал. Просто сидел и слушал.
– Прошу вас, объясните, – Голос Сейфуллаха был ровным и спокойным, словно наместник поведал ему, что урожая слив в этом году не будет.
Гебрус вздохнул и протянул руку к кучеяру с шибанским акцентом, приглашая его подняться.
– Господин Шупелай, полагаю, вам придется пересказать эту историю еще раз. Сейфуллах должен услышать ее из ваших уст.
Пожилой кучеяр, выделявшийся не только произношением, но и тяжелым запахом дорожной пыли, послушно поднялся.
– Я купец Антоф Шупелай, – начал он, прокашлявшись. – Торгую лекарственными настойками на змеях, ящерицах, ну там, знаете, насекомых разных. Эти настойки лучше, чем травяные. Мой покойный дядюшка Феброван еще книгу об этом написал. Так вот. Живу я в Самрии, потому что здесь у меня семья, но бываю в городе редко. До Шибана, знаете ли, десять тысяч аров пути, а торговля идет хорошо, вот и приходится мотаться. Туда-сюда.
Слушать его было тяжело. Голос кучеяра дрожал, то поднимаясь до визга, то опускаясь до тревожного полушепота. И чем дольше он тянул с рассказом о том, чему свидетелем стал, тем больше Арлинг понимал, что лучше им было бы оставаться в неведении. Послание имана вдруг приобрело пугающую ясность. В памяти всплыла мертвая куколка шелкопряда. Что лучше могло сказать о том, что Жемчужина Мианэ попала в беду?
– Мы это уже слышали, – нетерпеливо перебил Шупелая наместник. – Ближе к делу.
– Ах, конечно, простите, – спохватился купец и заговорил с такой скоростью, словно решил выложить все неприятные новости на одном выдохе. Общество высокопоставленных драганов волновало его не меньше, чем Арлинга.
– Значит, как я сказал, у меня в Самрии семья, – торопливо продолжил он. – Жена на сносях, должна была родить со дня на день. Я не мог оставить ее одну, поэтому, закончив дела в Шибане, сразу отправился обратно в Самрию, хотя меня предупреждали о бурях, которые накрыли весь Холустай. Да и груз у меня быстропортящийся, с ним тоже затягивать было нельзя. Так вот. Проигнорировал я, значит, все предупреждения и отправился один. Не совсем один, конечно. Я, двое нарзидов-погонщиков, еще один шибанец, он беглый был, но поверьте, я ничего общего с ним не имел, просто в пути встретились.
– Не отвлекайтесь, – сурово перебил его Гебрус, заставив Шупелая съежиться, словно печеное яблоко.
– Ага, понял, господин наместник, не буду. Значит, вышли мы из Дайнца, это в северной провинции Шибана, тихий такой городок, маленький, но поставщики в нем хорошие, честные. До Холустайского ключа мы дошли быстро, я даже сам удивился. Ветер был сильный, но не жаркий, поэтому идти было легко. Бурей и не пахло, поверьте, я этих зараз, как собака, чую. А вот у плотины Мианэ пришлось делать привал. Такое облако песка налетело, что я подумал: «Вот она смерть!». Мело двое суток. Мне они вечностью показались. Я и двое нарзидов, которые были со мной в палатке, на третий день откопались, а те, кто в других шатрах спасались, исчезли. Ни следочка ни осталось! Даже от верблюдов. Искали долго, перерыли вокруг все барханы – без толку, будто никогда их и не было. Хотя, что для пустыни шестеро человек да дюжину верблюдов в песках закопать? Пустяк! Самумы, бывало, целые караваны засыпали, все караванщики об этом знают, потому и бегут от них, как от огня. Но одно дело, слушать про страшный самум, сидя у костра с горячей кружкой чая в руке, а другое – самому увидеть следы злодеяний проклятых пайриков. В Балидет мы сначала заходить не думали, но у меня осталось только три верблюда с пустыми бурдюками, да пара перепуганных нарзидов. Скорбя о погибших товарищах, мы не сразу заметили, что реки-то не слышно. А уж вам ли, Сейфуллах, не знать, как она гремит и грохочет! Но тут – тишина, лишь ветер пески мел. Сначала подумали, что с дороги сбились, хотя в это трудно было поверить. Ведь я из Шибана в Самрию с закрытыми глазами смогу прийти. Решил ночи дождаться, чтобы по звездам сверится. Ага, сел, значит, отдыхаю. Тут гляжу, нарзид мой какой-то странный камень колупает. Я к нему подошел и едва от ужаса не остолбенел. Из песка торчало огромное собачье ухо, только каменное. А из соседнего бархана второе выглядывало. У меня все внутри похолодело, руки затряслись, во рту от страха еще больше пересохло!
– В общем, я с трудом успокоился и принялся эти уши раскапывать, решив, что пайриков мы все равно разозлили, раз они на нас такую бурю наслали. Копал долго, а когда добрался до каменной площадки со странными узорами, похожими на волосы, ноги у меня и подкосились. Это же были статуи-водомеры! Великаны, которые должны были предупреждать фермеров о наводнениях и засухах в Мианэ! А ведь стояли они на самом ее берегу, на плотине! Тут меня потом и прошибло. Схватил верблюда, и, как бешеный, помчался к высокому кургану, который на горизонте виднелся. Лечу и думаю, не может такого быть, чтобы за два дня засыпали статуи, которые по высоте Алебастровой Башни Балидета не уступали. Мало ли что могло с водомерами случиться! Ветер был такой силы, что с легкостью мог сорвать у них головы, да перекатить в то место, откуда Мианэ не слышно. И нас с ними заодно. Уговаривал я себя так, а сам все по бархану вверх полз. Никогда таких высоких курганов не видел. Забрался, наконец, на вершину, а оказалось, что это и не бархан вовсе, а ровная долина, вся золотым песком усыпанная. Ну, думаю, точно заплутал. Не было таких мест в Холустае. И песок другого цвета. Мне ли не знать, что у Балидета никакой он не золотой, а бурый, будто битая крошка от старых кирпичей. И пахло странно, словно целую телегу цветочной пыльцы рассыпали. Сладко так пахло, протяжно, но на душе от этого только тревожней становилось. Решив бежать из проклятого места, как можно скорее, я стал спускаться по склону, но в спешке упал и оцарапал руку о что-то острое. Вот даже шрам остался, – кучеяр закатал рукав и продемонстрировал собравшимся затянувшуюся рану.