Чужие-I (Одиночка)
Шрифт:
Рипли на четвереньках подползла к креслу. Тело отказывалось подчиняться, сведенные судорогой ноги не двигались, и их приходилось тащить за собой, как лишний, ненужный груз. Она подтянулась на руках и села в кресло пилота. Прохладная обшивка бодрила и придавала сил. Руки потянулись к панели управления...
Минута. Всего-навсего шестьдесят секунд, шестьдесят маленьких капель времени, безостановочно падающих одна за одной. Шестьдесят капель - это даже не глоток. Этим нельзя напиться. Но иногда, упав на благодатную
Великолепное простое устройство запуска системы сейчас казалось нелепым нагромождением клавиш и тумблеров. Вдруг пальцы ожили и забегали совершенно самостоятельно по панели управления. Они исполняли какой-то сумасшедший бешеный танец, и Рипли никак не могла сообразить, то ли она делает, что надо. Но вот на экране появились голубые буквы: "Готовность к запуску подтверждается". Последним аккордом этого соло на приборной доске большая клавиша запуска двигателей ушла в панель.
Захваты, державшие "шаттл" в объятиях, с гулом отошли, и челнок повис в пространстве, отделившись от корабля.
"Отстыковка закончена", - сообщил компьютер.
Голос "мамочки" вновь наполнил пространство рубки: "До автоматического уничтожения корабля осталось тридцать секунд". Двигатели тяжело вздохнули, и "шаттл", медленно ускоряясь, пополз под брюхом громады звездолета. "Начинаю отсчет".
"Двадцать восемь". Перегрузка навалилась на измученное тело Рипли. Громадная масса корабля не хотела выпускать челнок из пут своего тяготения.
"Двадцать семь". Днище корабля все быстрее и быстрее мелькало над головой, как шоссе под колесами автомобиля.
"Двадцать шесть". Казалось, этому не будет конца.
"Двадцать пять". На дисплее высвечивались значения растущей перегрузки.
"Двадцать четыре". Рипли напрягла все мышцы тела, оттягивая широкую рукоятку форсажа на себя.
"Двадцать три". Быстрее туда, в спасительные бездны, в холодную приветливую пустоту.
"Двадцать два". Корабль над головой все несся и несся прочь.
"Двадцать один". Значение перегрузки росло, приближаясь к "10 g".
"Двадцать". Двадцать шесть миллионов тонн смерти все еще висели над головой.
"Девятнадцать". Голос, производивший отсчет времени, отвратительно дребезжал.
"Восемнадцать". Бортовые огни превратились в одну сплошную белоснежную полосу.
"Семнадцать". Хрупкая женская фигурка в маленькой скорлупке пыталась преодолеть притяжение огромного корабля.
"Шестнадцать". Время остановилось. Нет, правда, невозможно, чтобы эта мука длилась бесконечно...
"Пятнадцать". Господи! Помоги! Если не ты, то кто же? Это уже выше человеческих сил, которых не осталось совсем...
"Четырнадцать". Еще немного - и эта проклятая перегрузка убьет...
"Тринадцать". Хорошо бы не видеть, заснуть, отключиться, забыть...
"Двенадцать". Челнок вырвался из поля корабля!
"Одиннадцать". Стена перегрузки рухнула, оставляя в теле ноющую волну напряжения... Глоток, еще один...
"Десять". Господи, спасибо тебе! Только ты всегда можешь...
"Девять". "Ностромо" превратился в маленькую точку на бархатном черном покрывале космоса.
"Восемь". Дальше, как можно дальше от этого проклятого...
"Семь". Это межпланетное кладбище с беснующимся на нем дьяволом...
"Шесть". Главное, что это уже никогда не повторится!
"Пять". Жить - это не так плохо, как иногда кажется!
"Четыре". Двигатели надсадно ревели, выплевывая плазму.
"Три". Прощай, "Ностромо". Пусть тебя упокоит эта черная бездна!
"Два". Господи, прими их души!..
"Один". Господи!..
Пространство раскололось, холодный мрак космоса исчез за ослепительной вспышкой. Волна взрыва подбросила легкий челнок и принялась трясти его, как в лихорадке. Казалось, еще миг - и тонкая обшивка не выдержит такой взбучки, лопнет.
Даже сквозь сомкнутые веки был виден гигантский взрыв. Всепроникающий жар пожирал пространство, проникая через толстые тройные монокварцевые стекла иллюминаторов. Новое солнце разгоралось позади. "Ностромо" умирал в адском пламени ядерного пожара. Ослепительный шар пылал, разбрасывая во все стороны кривые хвосты протуберанцев. Казалось, что все демоны Вселенной собрались на шабаш и пляшут вокруг своего ночного адского костра, деля легкую добычу и стараясь урвать кусок побольше, проглотить в своем огненном ненасытном чреве всю материю мира.
Шар разрастался все больше и больше и наконец рассыпался на множество разлетающихся во все стороны радужных ошметков. Свет взрыва постепенно умирал, уступая место вечному ледяному мраку космоса. Лишь легкое облачко радиоактивной пыли мерцало в этой бездне, как памятник гигантскому космическому кораблю "Ностромо".
– Я все-таки успела, - прошептала Рипли, утирая со лба пот.
– Голова раскалывается...
Боль пульсировала в висках четкими тугими щелчками. Она оторвала голову от подголовника кресла и посмотрела на коробку с котом. Джонси, свернувшись калачиком, лежал на дне и, слабо щурясь, шевелил усами. Рипли встала с кресла и, раскрыв коробку, вытащила его.
– Иди ко мне, мой красавец!
Рипли прижала теплый пушистый комок к груди.
– Джонси! Ты со мной, и мы победили его!
Она поцеловала кота в мокрый нос и почесала за ухом. Кот щурился, мурлыкал и подставлял загривок под ее ласковые пальцы. После грохота и воя сирен на умирающем корабле пощелкивание приборов и урчание навигационной системы успокаивали, как стрекот цикад солнечным летним днем. Тишина и ритмичная работа приборов наполняли голову рыхлой и пушистой, как шерсть Джонса, умиротворенностью.