Чужое сердце
Шрифт:
– Мне нужно поговорить с доктором Галлахером, – сообщила я дежурной медсестре. – Я его…
Кто?
Подруга?
Девушка?
Преследовательница?
Но прежде чем медсестра успела меня отбрить, я увидела Кристиана. Он шел по коридору с другим врачом. Заметив меня, он двинулся мне навстречу. Времени на раздумья не оставалось.
– Что случилось, радость моя?
За всю жизнь никто, кроме папы, не называл меня «радость моя». И от этого – а также по сотне других причин – я наконец разрыдалась.
Кристиан ласково обнял меня.
– Идем, – шепнул он, уводя меня в пустую приемную.
– Губернатор
– Первым пациентом, умершим у меня на столе, была семидесятишестилетняя женщина, которая поступила к нам с жалобами на боли в желудке после ужина в шикарном лондонском ресторане. Через полчаса после начала операции у нее остановилось сердце, и мы не смогли ее спасти. Когда я вышел в приемную сообщить об этом ее мужу, он выслушал меня, не проронив ни слова. Я спросил, нет ли у него вопросов, а он сказал, что они с женой праздновали в ресторане золотую свадьбу. – Кристиан покачал головой. – Я до утра просидел в морге возле ее тела. Да, это звучит глупо, но я просто подумал, что в ночь золотой свадьбы никто не должен оставаться один.
Даже если бы меня еще прежде не покорили его обаяние, красота и британский акцент, сейчас я бы все равно была у его ног.
– Дело вот в чем, – добавил Кристиан. – Легче не становится, сколько раз ты это ни повторяй. А если становится – значит, ты потерял какую-то очень важную часть себя. – Он взял меня за руку. – Можно я буду ординатором на казни?
– Нельзя, – не задумываясь ответила я. Убийство – это нарушение клятвы Гиппократа. С врачами связывались тайно, через Управление исполнения наказаний. В документах, описывавших казни (я изучила немало таких папок), имя врача даже не указывалось. Даже в свидетельстве о смерти.
– Давай я возьму это на себя, – сказал Кристиан.
Я почувствовала приближение новой волны слез.
– Ты сделаешь это ради Шэя?
Он подался вперед и нежно меня поцеловал.
– Я сделаю это ради тебя.
Если бы я выступала на суде, то представила бы присяжным следующие факты:
1. Кристиан предложил заехать ко мне после работы, чтобы узнать, как я себя чувствую.
2. Это он принес бутылку австралийского вина.
3. Было бы грубостью отказаться выпить с ним по бокалу. Или по три.
4. Я честно не могла установить причинно-следственную связь между тем моментом, когда мы еще целовались на диване, и тем, когда мы уже лежали на ковре, руки его бродили у меня под блузкой, а я судорожно вспоминала, приличное ли на мне белье.
5. У других женщин – допустим, тех, которые занимаются сексом чаще, чем меняются сенаторы, – для подобных случаев, наверно, заготовлены целые комплекты нижнего белья. И они его берегут, как моя мама – фарфор для Шаббата.
6. Я действительно напилась, если смогла увязать секс и родную мать в одном предложении.
Но подробности тут, пожалуй, не так важны, как результат: в моей постели лежал мужчина. Прямо сейчас. И он меня ждал. Голым
Я заперлась в ванной, парализованная мыслями о своем омерзительном, белесом, пузатом теле, которое он мог увидеть. Я не решалась открыть дверь.
Ничем себя не выдавая» я опустила ресницы и пробормотала, что должна переодеться. Кристиан, наверное, решил, что я переоденусь в кружевное белье. Я же, скорее, предпочла бы шапку-невидимку.
Набравшись храбрости, я расстегнула блузку и стащила джинсы. Вот она я, в зеркале. Только лифчик и трусики, почти что бикини, вот только в бикини меня смогут втиснуть разве что на похоронах. «Кристиан видит по сто обнаженных тел в день, – увещевала я себя. – Не может быть, чтобы твое оказалось самым уродливым».
Но… Вот они – творожные складки целлюлита, которые я обычно маскировала темной одеждой. Вот – дюйм (а то и два) жира, который можно собрать в щепотку; он обычно скрыт под поясом. А вот и моя задница – такой площади, что её могла бы колонизировать сильная держава. Ее просторы я искусно камуфлировала черными брюками. Стоит Кристиану увидеть меня в «акустической» версии – и поминай как звали.
Его приглушенный голос просочился сквозь дверь:
– Мэгги? Ты в порядке?
– Да.
«Я жирная».
– Ты выходишь?
Не ответив, я взглянула на изнанку своих трусов. Двенадцатый размер, но это не считается, так как производители решили переменить систему размеров, чтобы женщины с четырнадцатым (вроде меня) могли влезть хоть во что-то. Но разве у Мэрилин Монро был не четырнадцатый размер? Или тогда четырнадцатый на самом деле был восьмым, и я, таким образом, была гигантом по сравнению с рядовой старлеткой сороковых годов?
Черт побери, по сравнению с рядовой старлеткой две тысячи восьмого года я все равно оставалась гигантом.
В дверь вдруг кто-то поскребся. Это не мог быть Оливер: я посадила его в клетку, когда он принялся нюхать наши головы, пока мы, инсценируя лучшие эпизоды старых мелодрам, катались по ковру. К моему ужасу, дверная ручка дрогнула.
Я схватила ветхий красный халат и едва успела обмотаться им, когда дверь распахнулась. На пороге стоял Кристиан, в руке он держал распрямленные плечики.
– Ты и замки взламывать умеешь?
Кристиан засмеялся.
– Я делаю абдоминоскопию через пупок, – пояснил он. – Это, в принципе, одно и то же.
Он заключил меня в объятья и вдруг поймал мой взгляд в зеркале.
– Я даже не могу попросить тебя вернуться в постель, потому что ты еще не ложилась. – Он потерся подбородком о мое плечо. – Мэгги… – простонал он.
И тут он понял, что на мне халат.
Глаза его зажглись, руки потянулись к поясу. Не теряя ни секунды, я отбила его атаку.
– Пожалуйста, не надо.
Опустив руки по швам, он отступил на шаг. В ванной, кажется, стало холоднее на двадцать градусов.
– Прости, – сухо произнес он. – Я, наверное, неправильно понял…
– Нет! – воскликнула я. – Все ты правильно понял. Я хочу, чтобы это случилось. Я хочу тебя. Я просто боюсь, что… что… что ты не захочешь меня.
– Ты что, шутишь? Я хочу тебя с того самого момента, когда мне не удалось обследовать твой аппендикс.