Чужое тело, или Паззл президента
Шрифт:
— Пять миллионов? Прекрасный аргумент в споре, господин Фэн. И надеюсь, что деньги сделают свое дело, и мне не придется…
— Нет, нет, Саша, — испуганно дернулся китаец. — Никакого… скажем так, насилия. Этого мне еще не хватало…
— Эти тонкости вас касаться не должны, господин Фэн. Я просто стараюсь учесть все варианты встречи. Думаю, что правильнее всего было бы мне поговорить с этим человеком, а когда я буду убежден, что он всё понял, вы сможете приехать и уже договориться с ним обо всех деталях.
— Вполне разумно.
— Тогда о моих деталях, то есть о плате. Если всё обстоит именно так, как вы говорите, моя работа будет стоить пятьдесят тысяч.
— Я думал…
— Если вам дорого, господин Фэн, я, к сожалению, вынужден буду отказаться. Я ведь не торгуюсь. В моем маленьком бизнесе все стороны должны быть довольны друг
— Нет, нет, дорогой Саша, — торопливо сказал Фэн. — Я принимаю ваши условия. Но еще раз прошу вас — никакого насилия.
— Боже упаси, господин Фэн, какой толк от мертвого разработчика.
— Пожалуйста, даже не шутите на эту тему.
— Я понимаю вас, господин Фэн. Вы, видно, очень порядочный и мягкий человек, — кивнул Саша, и Фэн искоса бросил на него быстрый взгляд: уж не подтрунивает ли над ним этот элегантный молодой человек с модной короткой бородкой. Но Саша оставался серьезен, и Фэн облегченно вздохнул. Оказаться бы быстрее в родном Ванкувере и заняться действительно интересными вещами — продвижением на мировой рынок нового компьютера. О, это уже была бы его работа. Кто знает, может быть, та чайка, которая столько лет назад приветливо кивнула ему на балконе гостиницы, когда он впервые приехал в Ванкувер в поисках новой родины, уже тогда понимала, что перед ней не просто еще один из множества китайцев, которые хлынули тогда из Гонконга в Канаду. А человек, которому его терпение и судьба приуготовили великое будущее. Как говорил Учитель: не печалься, что тебя никто не знает, но стремись к тому, чтобы заслужить известность.
Дождь усилился, и в лужицах на тротуаре начали пузыриться дождевые капли. Но было не холодно, широкий зонт в твердой Сашиной руке надежно защищал его, и Фэн почувствовал прилив обычного своего душевного спокойствия, которое так пощипали и упрямец президент «РуссИТ» и глупенькая вдова Петра Григорьевича.
Всё будет хорошо, твердо сказал он себе. Всё, что ни делается, всё к лучшему в этом лучшем из миров. И то, что этот липкий и глупый Юрий Степанович в конце концов нашел слабое звено в компании, и то, что ему попался человек, который шел теперь рядом с ним и держал зонтик в твердой руке… Всю свою жизнь Фэн Юйсян гордился тем, что умел по незначительным, казалось бы, деталям разбираться в характере людей, с которыми ему приходилось встречаться, и почти всегда находить с ними общий язык. И то, что он потерпел такую огорчительную неудачу с новым президентом «РуссИТ» и вдовой Петра Григорьевича, немало огорчило его, можно сказать, даже выбило его из его привычного состояния спокойной веры в себя. И только теперь он почувствовал, что все будет, в конце концов, хорошо.
— Значит так, дорогой Саша, вы ожидаете моего звонка… Я хочу сказать, — улыбнулся он, — госпожа Громушкина. Я сообщу имя человека, с которым нам предстоит встретиться, и вы тут же начинаете действовать. Так?
— Так, господин Фэн. Обычно я требую со своих клиентов двадцать пять процентов договорной суммы в виде аванса. Округляя его в меньшую сторону, пусть будет десять тысяч. Разумеется, наличными. Можно и в рублях. Тогда это будет триста тысяч. Мы, к сожалению, еще не достигли уровня, когда можно было бы принимать оплату… назовем их деликатными, дел, кредитными карточками. Кэш, как называют наличные в цивилизованном мире.
— Да, но, боюсь, у меня нет столько наличных…
— Кредитные карточки, надеюсь, у вас есть? — не без легкой иронии спросил Саша.
— Да, конечно. Мастеркард, Америкэн Экспресс, Виза, Дайнерс клаб…
— Можете тогда воспользоваться банкоматом. В крайнем случае, если банкомат не выдаст вам нужной суммы, любой банк вам поможет. Не буду сейчас торопить вас, подвезете аванс, когда сообщите мне имя нужного нам человека. Очень надеюсь, что вы меня не подведете. А то, знаете… — Он улыбнулся, и улыбка получилась такой зловещей, что Фэн невольно вздрогнул. — Договорились?
— О, да-да, конечно.
— Отлично, господин Фэн. Мы пришли. Жду вашего звонка.
— Спасибо, Саша. Я думаю это произойдет в ближайшие дни.
— Жду. Всего вам наилучшего.
— До свидания.
— Спасибо, Галочка, — сказал Евгений Викторович и обнял ее за плечи, — Костя мне рассказывал, как блестяще ты сыграла свою роль. Блеснула еще
— Женя, ты всё смеешься надо мной, — улыбнулась Галя и, откинув голову, внимательно и испытующе посмотрела на него. Так, как когда-то посмотрела на Петра Григорьевича, впервые увидев его и почувствовав его интерес к ней. Он почувствовал, как напрягается, как молодые гормоны весело пришпоривают его: вперед, вспомни, как тебе было хорошо с ней, как прижимал к себе, чувствуя жар ее возбужденного и такого податливого тела. Медленно, осторожно, он прошелся пальцами по ее позвонкам, ощупывая каждый из них, с сожалением оставляя их, чтобы спуститься к следующему. Это был их пароль, условный стук в дверь. Галя выгибалась под его прикосновениями. Пароль был принят. Он поднял ее на руки и понес к кровати. Он не мог понять, почему он покачивается. То ли из-за ее пышущего жаром тела или от возбуждения. Господи, пронеслось у него в голове, если бы Петя, я, мы… если бы…
Он бережно опустил ее на постель и с трудом разделся, так он был возбужден. Еще мгновенье, и он начнет с того, что они всегда делали, когда оставались одни. Но в эту самую секунду что-то вдруг щелкнуло в его мозгу. На краденом теле едешь, пронеслась в его голове гадко-холодная мыслишка, далеко ли на нем ускачешь… И словно не было никакого возбуждения, словно не было только что никакой свирепой эрекции, которая гнала его вперед к постели и прекрасной страстной женщине, с которой так сладостно они любили друг друга. В том-то и дело, вдруг отчетливо произнес какой-то голос, не поймешь, то ли его, то ли чей-то еще. То был настоящий человек, влюбленный в настоящую женщину. А теперь… Женщина была та же, и смотрела на него с испуганным недоумением, а вот Евгений Викторович, Женя, был уже другой. Был ведь это не настоящий ее любовник, а фальшак. И не нужно было никаких сложных экспертиз, чтобы определить, не подделка ли. Подделка, подделка. Элементарнейшая подделка. Фальшак, как говорят музейщики. Никчемный в сексуальном отношении человек, решивший въехать в половой рай на чужих гормонах. И чем яснее он понимал, что и в новом теле он в постели превращается в немощного Петра Григорьевича, тем безысходнее казался ему тупик, в который он забрел. Конечно, сколько-то времени можно откупаться от нее «солнышком» и якобы понятной обоим мыслью о том, что это все-таки предательство того человека, с которым она прожила почти пять лет, что время всё лечит и подобными заклинаниями… Но он-то чувствовал, боялся, знал, что ничего время не вылечит, и ни в чем не повинный покойный Петр Григорьевич будет всё время лежать третьим в их кровати, превращая ее из ложа любви в камеру пыток. Умнее-то всех оказался удельнинский гений Семен Александрович. Уж он-то знал, что не сможет жить с таким грузом. С убийством, да, с убийством, друг мой, привыкай к этому слову. И он-то спел свою лебединую песнь, заплатив высокую цену за преступную гениальность, и спит сейчас спокойно на своем еврейском кладбище рядом с матерью. А он…
Даже не поворачивая головы, Евгений Викторович прекрасно видел Галю. Телом, затылком чувствовал ее опечаленный взгляд. Уж кто-кто, а она-то знала, что значат эти внезапно разжатые объятия, это чувство тягостной неловкости, когда и спросить ничего нельзя, потому что любой вопрос может показаться оскорблением. Вот отчего Петя, я, мы всё пытались выискивать в ней и скованность, и отстранение, и холод. Себя пытались оправдывать, всё цеплялись за это жалкое оружие импотентов. Бедная Галя, она-то в чем виновата? И как ей объяснить, что произошло и что, увы, скорей всего, и будет происходить? Нельзя даже представить себе. Нет уж, единственное, что он может сделать для этой, в сущности, верной, доброй и красивой женщины — это ни за что и никогда даже не пытаться затягивать ее в болото безумия.
— Галочка, — печально сказал он, — ты ни в чем не виновата. Ты должна понять, что это целиком моя вина…
— Не мучай себя, Женя. Никто ни в чем не виноват. Ты не только дал мне силы не сойти с ума, когда Петя даже не хотел смотреть в мою сторону, и мне казалось, что я какая-то предательница, которая не хочет, не может понять состояние мужа. Ты и теперь верный друг, а это, поверь, в миллион раз важнее для меня, чем просто трахнуться с кем-нибудь. Я ведь теперь, — невесело ухмыльнулась она, — богатая вдовушка. Могу выстраивать любовников в очередь. Чтоб номерки писали на руках химическим карандашом, как писали когда-то в очереди за колбасой, мне мама рассказывала. У нас в Рыбинске вообще жрать нечего было. Картошкой где разжиться — уже была удача…